Зовущие корни - [10]

Валентина изредка поглядывала на Матвея, не понимая, чего старый торчит во дворе? Позже догадалась — подглядывает в дырку за соседом. Уже вся деревня знала, что Светка Яковлева ночевала у новенького, растрепала самогонщица по всем домам.

Во двор вошла тетка Матрена, забежала в дом, всплеснула руками.

— Ой, Валентина, оказывается Борис-то хахаль Светкин, городской. Она от него там аборт сделала, а он и не знает ничего, приехал жениться.

— Ты-то откуда знаешь, Матрена? — сразу не поверила ей Валентина.

— Так она сама Зинке рассказывала, сама. Еще травки у нее брала какие-то, чтобы аборт без последствий прошел.

Валентина покрутила пальцем у виска.

— Ты че, Зинку не знаешь?.. Врет, как всегда. И что за подлая баба… не угомонится никак. Ты бы пошла к Зинке о своих женских тайнах рассказывать?

— Не, не пошла бы, — Матрена задумалась, потом вскрикнула: — Ой, так она же беременная тогда.

Тетка Матрена пулей выскочила из дома. Валентина успела крикнуть ей вслед:

— Дура ты, еще одна сплетница появилась.

Но та уже не слышала ничего, побежала разносить более свежие новости.

Дед Матвей усмотрел сквозь дырявый забор, что Светка вышла на улицу, выждал минуту и направился к Борису.

Вошел во двор, удивился — хозяин не прибивал доски молотком к сараю, а вкручивал их дрелью. Вжик, вжик… гвозди словно сами впивались в доски.

— Здорово, сосед, ты как это дрелью гвозди сверлишь?

— Привет, дед Матвей. Это не гвозди, это саморезы, — он показал один поближе, — они надежнее и выкрутить всегда можно, не надо доски гвоздодером портить, если потребуется. Покурим что ли?

— Покурим.

Они уселись на крылечко. Дед, как всегда, брал газетный листок, насыпал в него махорку, а еще лучше самосад, и попыхивал в удовольствие.

— Что-то утром не заглянул ко мне? — с хитроватой улыбкой спросил Борис, — может, обидел тебя чем?

— Дак я… это… Не-е… Светка Яковлева же у тебя ночевала. Жениться будешь или гулять? — спросил в лоб дед Матвей.

Михайлов не сомневался, что деревенские уже прознали. Это в городе живут люди на одной площадке и даже не знают, как звать друг друга.

— Пока поживем вместе, приглядимся к друг к другу, а там видно будет. Не век же бобылем жить.

— Это точно, Светка баба хорошая, ученая и работящая. Ты давно ее знаешь? — закинул он пробный шар.

— Вчера познакомились, — ответил Борис.

— Дак я…это… и не сумневался. Права моя Валентина.

— Ты о чем, дед? — не понял Борис.

— Дак я… это… ни о чем.

Михайлов стал догадываться, спросил:

— Зинка что ли наплела чего? Видел я, как она дефилировала спозаранку по деревне.

— Дак я… это… ну… что ты хахаль ейный еще с города.

Михайлов расхохотался от души. Объяснил сквозь смех:

— Нет, дед Матвей, мы вчера познакомились. Врет опять ваша Зинка. Но ты заходи ко мне, не стесняйся Светланы — нам скрывать нечего.

Он бросил окурок в жестяную банку, пошел прикручивать доски. Дед Матвей покрутил в руках свою цигарку, обычно бросал на землю, но вслед за Борисом кинул тоже в банку. Пошел рассказывать своей Валентине, что она оказалась полностью права.

Светлана вошла в свой дом, словно в гости. Так почему-то показалось ей сразу. Отец сидел за столом, смотрел прямо в глаза, ожидая ответа. Мать сжалась в комочек у печки, скрестила на груди руки и тоже ждала. Родители поняли, где ночевала их дочь, хоть самогонщица и Матрена обошли их избу стороной.

Светлана ничего не сказала. Присела на краюшек стула, смотрела то на отца, то на мать, из глаз потекли слезы и она, не скрывая, старалась вытереть их ладошкой.

Отец все расценил по-своему, схватил костыль, поднялся, снял со стены ружье…

— Я хоть и калека, но он у меня поплатится…

— Ты что, Андрей, сдурел на старости? — вмешалась мать, — совсем слепой — не видишь, что дочка горькими слезами плачет. Если бы ее обидели — плакала бы зло.

Она подошла, обняла Светлану, та уткнулась ей в грудь и совсем разревелась. Мать гладила ее по голове, шепча какую-то молитву, приговаривала, что все образуется.

Отец так и присел на стул, не выпуская ружья из рук, сидел, молча в раздумьях. Спросил неожиданно:

— Влюбилась что ли?

Светлана заплакала еще сильнее, мать замахала рукой отцу, чтобы он помолчал, прижимала к груди родную головушку и тоже плакала потихоньку.

Отец сидел, хмурился, смотрел, как ревут две бабы. Не выдержал:

— Ну а он то че говорит?

Светлана перестала всхлипывать, повернула заплаканное лицо к отцу, ответила, шмыгая носом:

— Предложил хозяйкой стать в его доме, — она опять заревела.

У отца словно отлегло от сердца, лицо посветлело. Он встал, повесил ружье на место, пошел курить на улицу, бросив на пороге:

— Дуры две…

Светлана будто очнулась с отцовских слов, пошла к умывальнику, сполоснула лицо. Посмотрела в зеркало — глаза красные зареванные. Вздохнула…

— Мама, я за картошкой и мясом пришла — обед надо варить. Борис сейчас сарай строит — кормить надо.

— Кормить надо… ишь ты как сразу, — бросил с иронией и радостью отец, вернувшийся с улицы, — успеет сарай построить. Сюда зови — будем знакомиться и говорить.

— Нет, папа, — твердо возразила дочь, — вечером будем, в обед не жди.

Борис съел тарелку борща, котлетку с картошкой, закусил груздями, похвалил Светлану: