Зов валькирий - [122]

Судя по ее глазам, она отлично понимала его, но найти ответа не могла. Никакого. Плененные руки Брюнхильд не имели возможности выпустить рог, и когда Амунд потянул его к себе, ей пришлось тоже придвинуться к нему, встать почти вплотную. Он склонил лицо к рогу, и Брюнхильд пробрал такой сильный трепет, будто он собирался ее поцеловать. И раньше ее подавляло близкое присутствие этого человека, похожего на существо совсем иной породы, но теперь от этой близости она обмирала и едва могла дышать.

Отпив, Амунд взглянул ей в глаза и подмигнул, сохраняя совершенно бесстрастное лицо. У нее задрожали губы: даже этот игривый знак показался угрожающим.

Выпустив рог, Амунд отошел и направился к своим лодьям, уступая место следующему, но подошедшему за ним Жизномиру пришлось подождать и даже окликнуть свою племянницу, чтобы привлечь ее внимание: она все смотрела вслед Амунду, будто он тянул ее взгляд за собой на привязи.

– Не бойся, детка! – Жизномир тоже подмигнул ей, но уже с другим выражением. – Этот дивий мужик уедет надолго, а может, и вовсе не воротится!

Брюнхильд беспомощно улыбнулась своему вую, но глаза у нее были такие, будто она хочет заплакать. Благодаря выучке она справлялась с обязанностями земной валькирии, и никто не видел в ее волнении ничего сверх того, чего стоило ждать в такой важный день. Но ее трясло до тех пор, пока последний ратник не покинул землю, войдя на лодью, и потом, пока не скрылся вдали на реке парус последней лодьи.

Но и в палате Чернигова, и на другой день, уже в лодье, направляющейся вниз по Десне, домой в Киев, Брюнхильд была непривычно молчалива. Перед глазами у нее стоял пристальный взгляд темно-голубых глаз под черными бровями, руки ощущали прикосновение жестких мозолистых ладоней, в ушах звучал низкий голос. «Я не забуду… я умею помнить…» Амунд не угрожал, но сама мысль о том, что она разбудила чувства великана – сперва добрые, а потом и дурные, – приводила ее в трепет; она томилась, чувствуя почти телесную боль и не понимая, откуда та взялась. Амунд плеснецкий может гордиться – Золотистая Брюнхильд тоже не забудет его и будет думать о нем больше, чем о любом красавце. Год, другой… до тех пор, пока судьба не решит, кому достанется победа в следующий раз.

Послесловие автора

Замысел этого романа возник из нескольких исторических тем, соединить которые, как мне кажется, еще никому не приходило в голову даже из ученых – а для писателей тут и вовсе неведомый край.

Племя меря, с точки зрения летописцев, послужило одним из краеугольных камней древнерусской государственности. Оно присутствует при самых его началах: меря как коренные жители Ростова упомянуты в той же статье Повести временных лет, где рассказывается о призвании Рюрика (правда, собственно города Ростова в 862 году еще не было, он был заложен ровно сто лет спустя, самая ранняя дендродата – 963 год). Чуть позже меря указана в составе того войска, с которым Олег с малолетним Игорем тронулся на юг завоевывать Киев, и его первых подданных, с которых он стал брать дань. По летописи, меря ходила с Олегом и в его знаменитый поход на Царьград. И хотя, как я уже не раз писала, летописные сведения не всегда точно отражают реальные исторические события, они отражают представления того времени, когда летопись создавалась. Это значит, что даже если на самом деле меря не ходила на Киев и на Царьград[65], в начале XII века она считалась одним из «родителей» древнерусской государственности и народности как таковых, обязанным присутствовать при определяющих событиях их формирования.

В этом племени немало загадочного. Долгое время считалось, что меря была полностью ассимилирована русскими, мерянский язык к XVIII веку полностью исчез как таковой. Из живого мерянского языка не сохранилось ни одного где-либо записанного слова, поэтому в наше время он – предмет научной реконструкции. Из-за этого и этническая принадлежность мери не сразу была установлена точно: В. В. Седов, скажем, считал, что меря – это фактически славянское племя, возникшее на базе угро-финского населения, ославяненного пришельцами лет за триста до Рюрика. Археологические исследования Мерянской земли начались рекордно рано – в середине XIX века (1851 год), когда графом Алексеем Уваровым было вскрыто почти восемь тысяч (!) мерянских погребений. Но и в начале ХХ века исследователи считали, что славяне пришли в эти края еще в IX веке и ассимиляция угро-финского населения произошла очень быстро. Находили в них и балтский элемент. Современные научные данные говорят, что продвижение славян в Ростовский край началось позже – с середины X века. А значит, в начале X века, о котором у нас идет речь, их там еще не было и никакая ассимиляция начата быть не могла. Поэтому в первой книге о Свенельде мы имеем прелюбопытную ситуацию: действие происходит в одной из глубинных, коренных областей России (округа будущих Ярославля и Ростова), но славян, то есть русских в нашем современном понимании, там еще нет, а есть меря и выходцы из Северных Стран – русины-варяги.

Все твердые факты, что мы имеем насчет мери – это раскопки погребений и немного поселений. Следы материальной культуры мери говорят о вполне обычном образе жизни: домашнее ремесло, земледелие, скотоводство, охота, рыболовство. Земледелие еще не играло главенствующей роли и делило ее с охотой на пушного зверя, составлявшей значительную долю их экономики. Заметного общественного и имущественного расслоения, судя по погребениям, не было, также отсутствуют признаки профессиональной воинской прослойки: нет щитов, шлемов, деталей защитного снаряжения. Граф Уваров отмечает, что «в 7729 курганах нашли всего только три меча» (и то не целиком). Аналоги этим мечам он сам находит в Скандинавии и считает их привозными (вероятно, справедливо). В Сарском городище, которое представляло собой и военный, и торговый центр Мерянской земли, найден один рейнский меч, шлем, часть кольчуги, рукоять плети всадника. Но для региона эти находки уникальны, а к тому же могли принадлежать кому-то из варягов, появившихся там еще во второй половине VIII века.