Зов - [7]

Люди вокруг стояли молча, сняв шапки, понурив головы. Никто не подходил к Ардану, зная, что ничем сейчас не утешишь мальчика, горе его без границ, пусть лучше выплачется…

Зыбко качалась под Арданом земля; живое тепло покидало тело коня.

5

Буряту конь дороже всего.

С детства, как только начинает помнить себя, конь всегда рядом.

Сын сделает первые шаги — отец тут же усадит его в седло, три раза проведет коня вокруг юрты… Сыну расти в седле, вся жизнь его должна пройти в дружбе с конем!

Преданной, умной лошади нет цены.

Ардан видел, когда к беспомощной Пегашке подошел с ножом бригадир — отец заплакал.

Яабагшан возбудил против табунщика дело, обвинив его в том, что тот халатно отнесся к своим обязанностям — загнал табун на солнцепек, где одни сусличьи норы… Стоимость Пегашки отец восполнил коровой — ее увели на колхозный двор.

И хоть семья осталась без молока, на новую корову нужно было зарабатывать долго — не из-за этого душевно маялся отец. Нечаянная гибель лучшей кобылицы была для него неуходящим укором.

И как он радовался, любуясь подрастающим пегим жеребенком!

А теперь что ни письмо с фронта — обязательно вопросы о нем, Пегом, подробные советы, как следить за его копытами, ногами, зубами, что нужно делать, если он нечаянно поранится…

Ардан, опустошенный, не знающий, что же теперь делать, медленно поднялся с колен, в последний раз тронул пальцами разметавшуюся гриву Пегого… Казалось Ардану, что сам он весь пустой внутри, будто вымерзла жизнь в нем, и даже горячих слез больше нет.

Поземка улеглась, сгущались сумерки. Собаки, на которых от близкого присутствия волка дыбилась шерсть, стали взлаивать, подбегали ближе, поняв как будто бы, что серый не страшен им, мертвый он. Кто-то из мальчишек уже забавлялся: вставлял палку меж страшными волчьими клыками, с треском ломал ее об них.

Ардан увидел чьи-то жадно поблескивающие глаза. А-а, это старик Дардай, что появился в Шаазгайте с год назад, шаманом называет себя… Говорят, что он действительно святой. Сейчас в руках у него нож… Что он задумал? С каким наслаждением, как черный ворон на добычу, смотрит он на бездыханного Пегого!

Что-то похожее на страх пробудилось в захолонувшем сердце Ардана.

Шаман Дардай появился в их деревне, как с неба упал. Никто не знает даже, какого он роду-племени. Поселился в заброшенном домике, хозяева которого давно умерли, ходит из семьи в семью, его принимают, угощают тем, что у кого есть, слушают его наставления, советы, предостережения… Нередко он устраивает молебны.

Ардан пытался у матери узнать, откуда он, этот загадочный старик. Мать лишь плечами пожала, заметив тут же, что не следует любопытничать, как бы греха не вышло из-за этого — ведь шаман, он с самими богами разговаривает!.. Правда, как-то услышал Ардан — женщины опасливо перешептывались, — что Дардай вроде бы вернулся из ссылки, был осужден властью. Но тогда за что, за какую провинность?

Сейчас шаман Дардай, наткнувшись на тоскливый взгляд Ардана, отвернулся от него, строго взглянул на всех и, постучав ножом по ладони, сказал:

— Так и будем стоять, люди? Пока жеребец совсем не остыл, нужно ему горло разрезать, кровь выпустить… А то мясо почернеет. Кто возьмется?

Охотников не нашлось. Старик Балта неуверенно произнес:

— Ведь волк на Пегого напал. Вон сам мертвый лежит. Разве можно — боги прогневаются…

Шаман важно ответил:

— Боги не твоя забота. Меня слушай. Может, ты сытый очень? Иль вот ты… ты тоже… он! Да?

— Пусть бригадир, сам Яабагшан приедет, — вымолвил кто-то из задних рядов. — Он хозяин, решит…

Шаман Дардай, быстро жестикулируя руками, стал говорить, что опасения напрасны — ничего греховного не произойдет, перед богами он берет все на себя… Наверно, в этот момент кое-кто усомнился: правильно ли раньше делали, когда забивали овцу или корову, подвергшихся нападению хищников, и мясо не ели — зарывали в землю?! Не лучше ли было отведать свежатины?.. Но ведь исстари так заведено, обычай требует! Почему же сейчас шаман настаивает нарушить этот обычай?

И люди, хоть давно забыли, что такое свежая конина, все же были в нерешительности, боясь переступить опасную черту, прятали глаза друг от друга.

— Ну? — грозно спросил шаман. — Кто же?

Слетело оцепенение с Ардана, опомнился он — кошкой прыгнул к шаману, выбил из сухих стариковских рук нож, успел поднять его и, отбежав к Пегому, встал с ножом возле коченеющего цела своего погибшего друга. Не подходите!

Вскрикнули женщины; по толпе пронесся ропот. То ли сочувствовали мальчику, то ли осуждали его, посмевшего поднять руку на самого шамана. Скорее всего, кто как.

Ардана трясло, судороги кривили его заплаканное лицо.

С фермы прибежала, задыхаясь, мать Ардана, Сэсэг отняла нож у сына, бросила его далеко в сторону.

— Люди, — через слезы молила она, обнимая Ардана, — побойтесь неба! Если волкам на съеденье конь не достался, то пусть и нам не достанется… Накличем на себя беду. Не надо…

Шаман отыскал в снегу свой нож, тщательно протер его лезвие шерстяной рукавицей, сунул в ножны; голос у него был тих и проникновенен:

— Нельзя обижаться на человека, если его поступками движет любовь. Я понимаю и прощаю Ардана. Он хоть и табунщик, но еще недоросток, дитя, многое в жизни видит сообразно своему возрасту…