Зов - [59]

Впрочем, что-то вроде изменилось…

С недавних пор — месяца два уже как — окна Дома культуры по вечерам озаряются светом, звучит там музыка, заметнее стали тропки, бегущие туда, на взгорок: уминают их ноги парней и девчат… Почему-то потянулись они на этот свет, на звуки музыки… В чем разгадка?

«В ней, — мысленно говорит себе проезжающий мимо Дома культуры Баша Манхаев. — В этой слишком бойкой девчонке, дочери кузнеца Ермоона… Какая нечистая сила вернула ее в Халюту?!»

И больше всего Башу беспокоит, даже злит, что его сын Ильтон привязался к этой девчонке — шлет ей из армии письма. Она вот в городе не прижилась — и как бы сын, уцепившись за ее короткую юбку, после демобилизации не застрял в Халюте. Молодо-зелено… в такие глупые годы видишь лишь что близко от тебя, рядом, о будущем не заботишься. Ну-ка, в самом деле, никуда от девки не поедет?

Он покосился на двери Дома и увидел, что в них стоит секретарь колхозного парткома Эрбэд Хунданович, машет рукой, чтобы затормозил…

Баша, остановив машину, высунулся из кабины, крикнул, стараясь придать голосу шутливость:

— О-о! Коли начальство появилось в Доме культуры — жди чего-нибудь! Собрание будет?

— Разве Дом культуры предназначен только для собраний? — Парторг подошел и протянул, здороваясь, руку.

Баша спрыгнул с сиденья на землю, уклончиво проговорил:

— Может, и не так…

— Именно не так, ахай. — Парторг улыбался. — Скоро вы тоже дома не усидите — сюда придете, да еще раньше других, чтобы поближе к сцене место занять…

— Еще чего!

— Да-да. Придете смотреть концерт художественной самодеятельности. А какие артисты будут выступать?! Наши, халютинские… Девчата с парнями… Вот так, ахай!

— Складно, как в газете…

— Как в жизни. Как должно быть. И будет, ахай, не сомневайтесь.

— Поживем — увидим, — Баша пренебрежительно рукой махнул. — Не обижайся, конечно, однако до тебя тоже секретари были… Тоже недурные люди, тоже чего-то хотели… И что?

У парторга сбежала улыбка с худощавого лица, он смотрел строго и внимательно; и голос теперь был у него суховато-деловым:

— Жизнь не может быть застывшей, такой, чтобы устоялась — и навсегда так… Верить надо в хорошие изменения, если, разумеется, хочешь этих изменений.

Баша, деланно вздохнув, ответил:

— Не спорю. Но это молодым надо внушать. А то ведь глядеть стыдно, что вытворяют… Картежники, пьяницы!

— Не все. Зачем же так огульно?

— Все — не все, а фактов много!

— Так уж сразу факты…

— Во-во! — И Баша выбрал наконец момент, чтобы давно затаенное выложить. — Возьмем сына старика Дамдина…

— Хара-Вана?

— Его, его! Позавчера еду — дерется… Вчера еду — на ногах едва держится! А на той неделе так нализался, что у магазинного крыльца заснул… А вы ему новый трактор хотите дать! Он на старом, того гляди, задавит кого-нибудь или себя покалечит. Оболтус!

Парторг нахмурился — и ответил, соглашаясь:

— Да, в этом вы правы, ахай. Парень, выходит, распустился. Работник толковый, а не возразишь, допускает… Действительно вы видели его таким?

— Ну!..

Тут Баша взял, как говорится, грех на душу. Все, что за год-полтора было (дрался… заснул…), он свел в одно «сейчас» (позавчера… вчера… на той неделе…). И чтобы секретарь парткома не вдавался в расспросы, чтобы услышанное им о Хара-Ване осталось в его памяти таким, как представил все он, Баша, — шофер быстренько перескочил на другое: опять заговорил про Дом культуры:

— А мне зачем ваши концерты? Я перед телевизором сел, жена села — вот и Дом культуры нам. И вся художественная самодеятельность — как на блюде! Аркадий Райкин, другой какой-нибудь фокусник, кино бесплатное…

— Телевизор — хорошо, он много информации дает, — сказал секретарь парткома, — но люди должны общаться, хотят этого… Надо ли быть в роли зрителя? А самим потанцевать, спеть песни, которые наши отцы и матери пели? А то ведь и свои, бурятские песни недолго утерять… Для чего же, черт возьми, построили это? — И Эрбэд Хунданович ткнул пальцем через плечо на здание Дома культуры.

— А хрен его знает, — лениво отозвался Баша. — Деньги некуда девать, наверно…

— Что ж, товарищ Манхаев, обменялись мы мнениями, — парторг снял шляпу, подставил лицо набежавшему ветерку; тот ерошил его черные мягкие волосы, рвал галстук из-под плаща. — Обменялись и… время, надеюсь, заставит вас кое-что пересмотреть в своих взглядах-убеждениях. А теперь — о деле.

— Ехать куда-нибудь? Мне, между прочим, сегодня еще во вторую бригаду велено…

— Не сегодня. Завтра с утра. В райцентр. Привезете кое-что для Дома культуры. А что — Дулан знает, с ней поедете…

— С ке-ем? С этой… с дочерью Ермоона?

— Точно так, с Дулан — дочерью Ермоона, нашим новым директором Дома культуры. И почему удивляетесь? Уж кто-кто, а вы, ахай, просто обязаны ее знать… Доходили до меня слухи… Вместе с Ермооном на свадьбу приглашать будете! Сын ведь скоро вернется… да?

Баша, не отвечая, залез в кабину — и с места рванул ЗИЛ на бешеной скорости, обдав секретаря парткома гарью выхлопов и пылью из-под колес.

«Свадьба, — гневно шептал Баша, — разбежались, приготовились… С этой белоручкой? Город бросила, чтоб в белых туфлях по навозу ходить! А мой сын чтоб ей туфли от грязи отчищал?.. Так, что ли?!»