Зов - [57]

И ему, Ермоону, предстояло здесь — на глазах у всех — показать себя…

Было, конечно, боязно.

И день настал…

Ермоон сидел, тесно зажатый меж другими, смотрел, дивясь, представление и, как другие, оглушен был музыкой, ослепительным светом, тем, что видел…

После короткого перерыва, во втором отделении, вышел на арену  т о т  с а м ы й — бритоголовый цирковой борец, и люди, рассматривая его, пораженно ахали, цокали языками: вот это фигура, будто бы весь собран из подвижных стальных пластин! Кое-кто оглядывался на Ермоона: не оробел ли, парень?

Цирковой богатырь легким наклоном головы поприветствовал публику — и в сиянии электрогирлянд показалось, что сотни солнечных зайчиков слетели с его голо блестевшего черепа, но тут же стайкой вернулись обратно, на эту отполированную до блеска голову, и она светилась, словно сама была лампой… Ассистент принес красивый, обитый бархатом ящик, извлек из него длинный — сантиметров в двадцать — гвоздь, высоко поднял его, показывая, а потом попросил сидевших в первых рядах попробовать на зуб: впрямь ли без подвоха железный это предмет?

— Ваш район всегда славился сильными людьми, — громко выкрикивал фразы ассистент. — Мы тоже хотим убедиться в этом. А потому приглашаем на арену ваших баторов. Кто из них готов в пальцах согнуть этот гвоздь, кто сможет согнуть пополам и закрутить, сплести? Ждем желающих! Раз… два… три…

В шатре воцарилась тишина.

— …Четыре, пять, шесть… — отчетливый голос ассистента.

Борец стоял на арене со скучающим видом, как бы думая о чем-то своем, не имеющем отношения к происходящему.

— …девять… десять!

И возглас из зала:

— Я готов!

Ермоон обрадовался, что нашелся охотник, а то уж сам хотел подняться: подумаешь, гвоздь согнуть!.. А выжидал, понимая, что это пока «для затравки» — более трудное ждет впереди.

Меж рядов на арену пробирался недавний противник его, Ермоона, на сур-харбане. И ему, получалось, выпадал случай показать себя, хоть как-то поддержать былую славу. Не сейчас, так когда еще?!

Люди захлопали в ладоши.

«Слон», получив от ассистента гвоздь, без особых усилий согнул его, превратив в подобие рогатки, однако как ни пытался затем что-либо сделать с ним — ничего не выходило… Гвоздь не закручивался!

Тогда взял его бритоголовый и — легко выпрямив, так же легко, не напрягаясь, снова согнул, а затем оба конца «рогаточки», будто это была пеньковая веревка, а не гвоздь толщиной с палец, «свил» вместе. И поднял вверх, показывая… Народ восхищенно зашумел, раздались аплодисменты.

Ассистент попросил «слона» вернуться на место. Тот смущенно развел руками и, не поднимая глаз, стал пробираться в свой ряд. А бритоголовый силач отдал винтообразно скрученный гвоздь одному из сидевших впереди мальчиков, сказав, что это на память о приезде цирка, и к мальчику потянулись руки: пощупать, подержать диковинку… Но проворный ассистент уже другой предмет извлек из бархатного ящичка — серебристо сверкавшую новую подкову. И попросил выйти на арену кого-нибудь из стариков, чтобы тот подтвердил: стальная она. Дал даже молоточек старику: постучи, убедись, что звенит, самая что ни на есть настоящая!

— Если ваш аймачный чемпион согнет эту подкову — значит, достоин он состязаться в силе с нашим знаменитым борцом! Если же нет — не обессудьте! — провозгласил ассистент — и засмеялся: — Сокол вместе с воробьем не летает, так ведь?

Люди зашушукались, особенно среди стариков было заметно замешательство: уж очень обидной показалась им реплика циркача насчет сокола и воробья… Что ж, или впрямь в аймаке сокола не найдется, измельчал люд? Да ведь, с другой стороны, и задача тяжелая: редкий из самых сильных мужиков способен вот так, голыми руками, справиться с подковой, один, может, на тысячу… Озираясь, искали глазами Ермоона, не веря, что этот парень, хотя и здоровый он видом, выдержит испытание. Сосунок, мол, жилы не те у него, слабоваты, не мужик еще!

А Ермоон уже шел на застланный красным сукном круг…

Цирковой богатырь протянул ему руку — поздоровались они, как бы при этом слегка проверили друг дружку: на самом ли деле крепок ты, приятель? И Ермоон увидел в маленьких, далеко упрятанных глазах противника любопытство.

Ассистент протянул Ермоону подкову. Но тот не взял ее:

— Сначала он, после я.

Ассистент хотел было возразить, однако борец кивнул ему: пусть так… Схватил подкову, умело зажал ее в ладонях — и тут же показал людям согнутой, такой, что получилось из нее что-то вроде толстого кольца неправильной формы. И эту штуковину (подковой уже не назовешь!) он с поклоном отдал тому самому старику, что до этого поднимался на арену как «проверяльщик». Ассистент же достал из знакомого ящичка другую подкову, постучал по ней молоточком — и вручил ее Ермоону.

И замерли все: тишина в шатре!

А у Ермоона одна мысль: «Не прочнее же эта подкова всех других, тем более что не кузнечная — фабричная… А фабричным с нашими не сравняться!» Уж со своими-то он вдоволь побаловался, от отца — когда тот видел это баловство — попадало. Шлепнет, бывало, пятерней по его, Ермоона, шее — по-свойски, «по-домашнему», но все ж ощутимо: «Не порть вещь, сгодится… А подперло если — возьми-ка лучше борону распрями!»