Зов - [2]

— Ага. Твоя землячка.

— Моя землячка? А ну, поди, поди сюда, сестрица, — засмеялся Зоро, — поди, познакомимся.

Старушка резво засеменила к нему, с улыбкой протянула руку, и нарядная связка дернулась под мышкой, зашуршала. Старушка глянула виновато: вот, мол, чем, перцем гостя встречает, да еще землячка.

— Так которое ж будет твое село, сестрица?

А услыхав ответ, Зоро прямо присел, будто в него камнем запустили.

— Сарекан? — с трудом протянул он. — Сарекан? — И хоть старушка стояла совсем рядом, он склонился к самому ее лицу и, сощурившись, заглянул ей в глаза... А глаза старушки были утомленные и невеселые, только где-то в самой их глубине тлели озорные искорки. Зоро склонил голову, задумчиво глянул на связку перца, висящую у старой женщины под мышкой. А потом откуда-то, из далекого далека, явилась улыбка, какая-то виноватая, и запуталась, как в паутине, в его усах. И он прошептал: — Але... — Старушка даже и не услыхала своего имени. — Але... — прошептал Зоро и тяжело распрямился. Выпрямился, подтянулся (таким прямым да ровным сыновья и не видывали отца в последние годы), да, подтянулся он как-то необычно и, глянув поверх головы маленькой женщины, поверх домов и деревьев, выдохнул полной грудью прямо в нагорье: — Але!..

Старушка остолбенело глядела на Зоро, который стоял, полузакрыв глаза, и, обратив помутненный взгляд к горам, повторял ее имя. И в ответ на этот клич, на этот летящий шепот ей хотелось заплакать.

Потом Зоро растерянно посмотрел на старушку и зашептал:

— Я Зоро... Я Зоро, Але... — И, вобрав ее руки в свои ладони, сжал их, притянул к своему склоненному лбу, а потом поднес к губам.

Старушка была в замешательстве. По законам их края женщина должна была приложиться к руке мужчины. И она поспешила поцеловать руку Зоро. Слезы у нее лились вовсю. Застарелые, заблудившиеся на дорогах судьбы слезы вдруг нашли выход — их пристанищем стали руки Зоро.

И как-то так уж вышло, что они ловили руки друг друга, чтоб поцеловать. А связка перца, висевшая под мышкой у старушки, да, связка сухого красного перца болталась, крошась, возле их лиц. Але чихнула. Она, дотоле преспокойненько лившая слезы — и до того ей было сладко плакать, — вдруг потерла глаза, и светлые, чистые слезы помутнели, прогоркли под веками...

Двое детей, двое несмышленышей стояли друг против друга и терли кулаками щипавшие глаза и растерянно смотрели друг на друга.

— Мы подзадержались, отец, — робко произнес сын. Зоро очнулся. Кольнул взглядом сына, потом заметил хозяина и опять глянул на Але и покачал головой.

— Але... — запнулся он, хотел вроде что-то сказать, да обернулся к хозяину. — Значит... твоя нареченная?.. Что ж, добро... — И поспешно добавил: — Где вино?

В погребе хозяин зачерпнул вина медной мерой и подал Зоро с кружкой, чтоб испробовал. А Зоро залпом опорожнил всю меру и похвалил.

— Ого! — Ладонью вытер усы. — На душе прохладно стало... Такого доброго вина я еще не пробовал, Але... Да, хорошо винцо, — и глянул искоса взглядом, отделившимся от него и предназначенным старушке, застывшей в углу погреба. И обратился к сыну: — Теперь понял, сынок, пошто мы столько колесили?.. Понял?.. Вот то вино, какое я искал!.. Наливайте!

— Сколько и почем? — поинтересовался хозяин.

— Весь карас мой! — В голосе Зоро зазвучал вызов. — Лейте без счетов-расчетов! Какая вину цепа? Вино не деньги стоит: вино — вино стоит, Але... Наливайте!

Хозяин подошел, чтобы взять меру, но Зоро не отдал.

— Чем другим лей, это моя чаша.

Сколько ни увещевал хозяин, мол, негоже стоя-то пить, есть дом, есть стол, сядем, мол, за стол по-людски, побеседуем, познакомимся поближе, как-никак с земляком-односельчанином свиделись, Зоро упорствовал. Сын надулся, Але и та вмешалась, но Зоро желал пить только тут — именно медной посудиной и именно из караса.

Старушка в погреб закуску принесла, то да се разложила. Но Зоро к еде не притронулся. Прислонился к стене возле караса, наливает и пьет, наливает и пьет до дна... И утирает усы, и стонет в кулак:

— Але...

Старушка уселась за накрытый ею стол и уставилась на Зоро растерянным взором. Незадолго до того как гость вошел во двор, была она подвижна и шустра, а теперь вся съежилась и стала горсткой старости, и мозги у нее набекрень. Глаза еще пощипывало, а к ним уже снова подкатывались сладостные слезы.

— Благоверного твоего вижу, Але. А кто у тебя еще есть?

— Слава господу, сыновья у меня, братец Зоро, — и решила удержать-таки слезы, — снохи, дочки замужние, внуки. А у тебя кто есть, братец Зоро?

— И у меня, слава господу, сыновья, и снохи, и дочки на выданье, и внуков полон дом. А вот это вино, Але, — Зоро снова наполнил медную посудину, — это доброе вино для свадьбы моего младшего, для его радости, Але... Да, Але, душа моя...

И запел.

Хозяин, склоненный над карасом, глянул снизу на Зоро и про себя улыбнулся — одобрил силу своего вина.

— Ну и славное вино, Але! — сквозь песню напевно воскликнул Зоро. — По соседству, рядышком такое вино, а мне и невдомек. А, Але? — и прилепил к вопросу прерванную песню.

Сын с хозяином домерили вино и были в расчете, а Зоро все пел. Хозяин зажег сигарету и сел возле жены. Зоро пел. Сын отнес в машину полный бурдюк вина, бочонки, вернулся, встал посреди погреба — Зоро пел сам себе в забытьи. Медная посудина была уже пуста, последний ковш он и не заметил, как опрокинул за песней — облился с головы до пят.