Зов бездны - [60]

Когда я выходил из грота, шел через деревню и ехал в машине, меня преследовало нечто вроде того чувства, которое испытывает проводник в горах, возвращаясь в долину без экскурсантов. Но, тем не менее, я знал, что моей-то «экскурсантке» не угрожала никакая опасность, а сознание, что я участвовал в редком и ценном опыте, давало мне тайное удовлетворение. Я принял крайнюю меру предосторожности, попросив одного из старожилов, в случае если эта новоявленная исследовательница не выйдет из пещеры до восьми утра, навестить ее.

Мне не приходилось больше встречать эту энергичную женщину, случайно оказавшуюся отшельницей, но я узнал, что около пяти часов утра она явилась в деревню и попросила обогреться; выглядела она вполне удовлетворенной своим опытом.

Не все люди обладают любознательностью майора Комбера и отвагой швейцарской журналистки; по крайней мере некоторые не принимают никаких необходимых мер, чтобы вкусить и испытать ощущения и волнения одиночества.

Как-то один энтузиаст поведал мне о своем недоумении. «Ваши книги, — сказал он, — вселили в меня желание побывать под землей. Мне захотелось почувствовать то, что чувствуете и переживаете вы. Я обошел пещеры, которые исследовали вы, чтобы увидеть там те же картины, ощутить ту же атмосферу; но должен признаться, меня ни разу не охватывал тот восторг, о котором вы говорите».

Надо сказать, что этому моему коллеге, президенту одного из спелеоклубов, присуща чрезмерная склонность к массовым посещениям пещер; там он появлялся не иначе, как во главе огромных партий экскурсантов; порой в этих дружинах насчитывалось до шестидесяти участников! Не случайно поэтому не испытывал он трепета и лишен был радостей, которые переживает исследователь-одиночка! Было бы удивительным, если бы он познал эти чувства! Разве может пассажир трансатлантического парохода пережить те же ощущения, которые, например, выпали на долю Алена Жербо? Ведь вокруг Жербо в океане не было ни единой души!

Я знаю испытанных спелеологов, которые никогда «не вживались» в мрак, безмолвие и уединение, потому что они постоянно работали шумными, большими группами. И мне жаль их: им не дано насладиться уединением, познать таинство сосредоточенного безмолвия.

Правда, некоторые очень восприимчивы и мало подготовлены к суровым и резким эмоциям подземного пребывания, и поэтому, даже находясь в составе хорошо подготовленной группы, такие люди испытывают неудобства.

В 1953 году юный член нашей группы, смелый испанец спортсмен, изъявил желание спуститься в пропасть Пьер-Сен-Мартен. Не рассчитав своих сил, он оказался в весьма незавидном положении. Спуск на стальном тросе на глубину триста сорока метров (самое глубокое из известных вертикальных отверстий) вызвал у него головокружение и тошноту (обусловлено это было главным образом резкими вращательными движениями), а невообразимый хаос огромных подземных залов вызвал особую реакцию, сочетавшую все симптомы кризиса клаустрофобии.

В конце концов, чтобы облегчить страдания смельчака, ибо он был в очень тяжелом состоянии, его пришлось поднять на поверхность, и там приступ сразу же прошел. Это доказало, что виной всему была подземная среда.

Клаустрофобия, как и головокружение, связана, видимо, с органическими явлениями и нисколько не указывает на недостаток мужества; она непроизвольна, мучительна и непреодолима.

В 1949 году экспедиция, исследовавшая подземную реку Падирак, оказалась чрезвычайно трудной и особенно длительной: это было сплошное четырехсуточное пребывание под землей. В этой эпопее принимал участие один первоклассный альпинист — он не был профессиональным спелеологом, но желал изучить технику пещерных исследований. Он оказался жертвой подобного же резкого и внезапного приступа клаустрофобии. Позже он откровенно и объективно описал пережитые им ужасы.

Приступ настиг его на биваке, на расстоянии свыше двух километров от выхода, в тот момент, когда участники похода, предельно усталые, собирались заснуть. Огни были погашены. Над лагерем воцарилась «мертвая» тишина. И лишь один человек не мог уснуть, его давил свод гигантской пещеры.

«Я помню все подробности этого первого этапа подземных странствий, — писал он. — Среди своих воспоминаний о путешествиях по горам я никогда не мог найти подобных ощущений. Меня, как и моих спутников, утомил двадцатичетырехчасовой переход, и усталость, должно быть, послужила главной причиной упадка сил.

Пока лагерь оглашался шумом голосов, морально я чувствовал себя сравнительно неплохо. Вы все, ветераны пропастей, не испытывали такого сильного воздействия пещеры. Я же, новичок под землей, оставивший озаренные светом вершины, чтобы получить представление о спелеологии, был охвачен волнением.

Оправившись, я постарался заснуть, но безуспешно. Сперва я подумал, что всему виной насыщенный витаминами шоколад. Но сразу же сообразил, что дело было не в этом; я взял лампу и отправился в глубь пещеры к палатке Тромба и его спутников. Испытывая потребность говорить, чувствовать людей рядом с собой, я вполне искренне поведал им о своей тревоге. Мне ответили, что все это вполне естественно и, больше того, для первого случая даже не так страшно. Де Жоли, на счету у которого было, вероятно, свыше семисот подземных экспедиций, тоже сказал мне несколько ободряющих слов. Тогда в более спокойном состоянии духа я вернулся к нашей палатке.