Зов бездны - [58]

Тот, кто слышал грохот подземного потока Рекка под сводами грота Сан-Канциано (Югославия) или шум паводка в пропасти Раймонды, нашествие вод, низвергающихся со стотридцатиметровой высоты, легко может представить себе, как взрывается безмолвие земных недр, как мертвая тишина мгновенно сменяется оглушительным подземным гулом. В недрах все рокочет, вибрирует, и звук стократно усиливает вездесущее пещерное эхо.

Особый характер и необычная интенсивность этих мощных голосов подземной природы, среди которых первое место принадлежит воде, подавляют и приводят в трепет человека, туманят его воображение.

Но не всегда беснуются подземные воды. Их звуки могут и умиротворять исследователя, поглощенного тайнами недр. Под землей порой слышится журчание ручьев и шепот струй — звуки, которые вносят жизнь в кромешную тишину. Время от времени раздаются мелодичные всплески капель, которые сочатся из сводов и, падая на зеркальную поверхность воды или на сталагмиты, испускают кристально чистые прозрачные звуки.

Но в пропастях слышатся не только звуки воды; порой срывается каменная глыба, обваливается шаткий карниз. Столетия разрушительной работы природных сил предшествуют этим обвалам, и в итоге создается тот необозримый и величественный хаос, который так характерен для подземного мира.

Обычно именно спуск спелеологов в пропасти вызывает камнепады, а нередко и огромные, разрушительные обвалы.

Всем, кому пришлось испытать подобную канонаду (а при этом, спасения ради, вы «вжимаетесь» в стену, либо забираетесь под узкий уступ, либо судорожно втягиваете голову в плечи, цепляясь за веревочную лестницу), хорошо известно, какой тяжкий осадок остается затем на душе — долго, порой всю жизнь, вас будут преследовать воспоминания о пережитом, и они особенно горьки для тех, кому падающие обломки нанесли увечья.

Звуки бегущей воды, этой великой нарушительницы подземного безмолвия, сочетаются с разноголосым пением ветра. Он шепчет под высокими сводами, зловеще завывает в каменистых проходах, свистит, прорываясь сквозь трещины и обращаясь в бурю. Ветер гудит и рычит в окнах, названных ветровыми отдушинами, до которых трудно добраться спелеологу, причем вооружившись только электрическими лампами. В ветровых отдушинах в лицо бьют мириады песчинок, вы чувствуете себя как в пустыне во время самума. Все спелеологи знают, как легко принять гул ветра за рокот воды. Эта «классическая» ошибка настолько обычна, что человек, до которого доносится грохот водопада в пещере, невольно спрашивает себя, не ветер ли вызвал такие звуки. Подобной путаницы никогда не бывает на поверхности земли.

Если забыть о каскадах воды, о воздушных потоках и падающих камнях, то можно согласиться с тем, что в подземном мире, как правило, царит полнейшая тишина, и она тягостно отражается на спелеологе-одиночке.

Трудно переносить «молчание камня», и поэтому спелеолог, оставаясь наедине с собой где-нибудь на выступе, нависающем над пустотой, или на перекрестке галерей, почти всегда что-либо напевает или насвистывает; он стремится не «слушать» тишины, ибо в этих глубочайших преддвериях ада особенно четко звучат шумы: биение сердца, хрипы в легких, хруст суставов и шейных позвонков.

В конце концов тишина есть небытие, и никакое описание ее не стоит того благостного чувства, которое наступает, когда она прекращается.

От картин мрака и безмолвия перейдем к описанию трагедии одиночества; сделать это не так просто, ибо в отличие от тьмы и тишины одиночество нельзя счесть природным явлением. Это состояние, которое меняется в зависимости от случая, обстоятельств и внутренней настройки самого человека.

Устраняется ли это чувство журчанием струй пещерного каскада? Думается, что нет; оно, видимо, влияет на душевное состояние не более, чем свет фонаря или шум собственных шагов спелеолога.

Надо сказать, что все подобные шумы более или менее действуют на наш слух, но они в весьма слабой степени помогают избавиться от того чувства отрешенности, которое испытывает человек, оказавшийся в одиночестве.

Доктор Бомбар во время бури, когда его лодку швыряли волны Атлантики, испытывал такое же чувство полного одиночества, как и в час отдыха в тихую лунную ночь. А разве проплывавшие мимо него медузы или моллюски смягчали чувство одиночества? Конечно, такой вопрос следовало бы задать непосредственно доктору Бомбару, но мы полагаем, что ответ на него вряд ли был бы положительным. Любой спелеолог, остающийся один на один с неизвестным миром, скажет, что вид летучей мыши или какого-нибудь пещерного насекомого не способен ослабить чувства отрешенности. Но право же, повстречался бы спелеологу медведь — и такое чувство как рукой бы сняло! Очень убедительные соображения на этот счет приводит доктор Бомбар. Помните его рассказ о злонамеренных акулах и меч-рыбе, которые едва не погубили хрупкое суденышко? Чувство одиночества сразу же исчезло у Бомбара; оно уступило место страху. Отсюда следует, что ощущение изолированности обратно пропорционально размерам и намерениям неожиданно появляющегося зверя и его месту в иерархии животного мира.