Зори не гаснут - [18]
В детском саду он обращает мое внимание на питание детей — меню однообразное. Спрашивает:
— Может быть, можно было бы организовать небольшой семинар для работников детсада? Продукты у них есть, а использовать толком не умеют. Знаний маловато.
Конечно, надо. Почему же я сам об этом не подумал? Новиков рассказывает:
— Детсад и ясли мы поместили в правлении временно. Новые надо строить не в этом году, так в следующем обязательно. Вот вы будете в районе, поищите там типовой проект.
Мне приятно, и невольная гордость наполняет меня, когда он говорит:
— Теперь с вашим приездом у нас совсем по-другому дела пойдут. Как следует медицинскую работу поставим. Погрызова не то что инициативу проявить… С места не сдвинуть. А вы сможете наладить все по-настоящему. Вот, к примеру, лекции. Раза два читала она. Слово в слово по брошюрке. Без связи с нашей жизнью. Или хотя бы знахарство. Вы вот побили бутылки у Авдотьи…
«Сейчас начнет распекать», — с досадой думаю я. Но он только кратко замечает:
— Конечно, вы сами понимаете — от этого пользы мало. А если бы собрать народ да выступить с фактами в руках, показать, какой она вред приносит, как калечит людей. Да эти больные выступили бы и сказали: «Бабка не вылечила, а врач вылечил». Это было бы да…
«А побить бутылки мы и без вас сумели бы», — мысленно продолжаю я его слова.
— Осенью и весной много народу болеет гриппом. Много трудодней грипп у нас отнял. Да и осложнения. А летом — энцефалит. Было два случая. Значит, тоже с колхозниками надо побеседовать, как предохранить себя от клеща. Также о вреде алкоголя, А то стыдно сказать: самогон гонят. Не часто, но случается. Гаврюшкина даже продавала. Правда, наши комсомольцы это дело быстро прикрыли. И водка нам сильно мешает. Хотя бы киномеханик наш, частенько бывает не в себе. Неважно у нас с техникой безопасности. Случай с Андреем не единственный. Я, как механик, беседую, но этого недостаточно.
Чем дольше мы ходим по селу, тем яснее мне становится, что план мой никуда не годится. Я останавливаюсь и рву его на мелкие клочки. Ветер катит их по земле. Куры бросаются им вслед, пробуют клевать и разочарованно отходят. Несъедобно.
Новиков словно ничего не замечает. Советует:
— В магазине, на складе побывайте. А главное, с людьми познакомьтесь, пройдите по избам, потолкуйте. Многое яснее станет.
Расстались, когда уже темнело. Жму ему руку, благодарю. Иду домой и думаю: «Еще один урок жизни. И сколько их еще будет? Но разве можно иначе? Так и надо — через ошибки, через срывы идти вперед». Тороплюсь домой, чтобы немедленно сесть за стол и записать новые мысли.
ОПЯТЬ ПРОШЛОЕ
Надя Невьянова каждый день приносит газеты. Приходит она обычно после обеда и, если погода сухая, приближается к столу, складывает газеты на его угол и говорит:
— Это вам.
Если погода дождливая, она осматривает свои ботинки, протягивает газеты с порога и, смешно морща нос, произносит озабоченно:
— Не буду проходить, наслежу вам…
Сегодня она принесла письмо, радостно отдала его мне в руки.
— Вот вам, пожалуйста.
Она выговорила это «пожалуйста» очень забавно, с такой интонацией, как будто это она постаралась, чтобы мне написали.
Нет, письмо не то, которого я жду. Это отпечатанная на машинке разнарядка на медикаменты.
Спрашиваю Надю о здоровье Полины Михайловны. Она несмело присаживается на краешек дивана, уверяет меня, что спешит, порывается уйти. И все-таки остается.
Так получается почти ежедневно. Вначале девушка дичилась, отвечала на мои вопросы односложно, но теперь держится просто.
— Виктор Петрович, — выспрашивает она, — трудно учиться в мединституте?
— Трудно, Надя.
— Вы рассказали бы… — Она волнуется, теребит химический карандаш, привязанный бечевкой к почтовой сумке. — Рассказали бы… ведь там трупы вскрывать надо. Не знаю, осмелилась ли бы я?
Она сидит, широко распахнув ресницы, подавшись вперед, ожидает, что я скажу.
— Да, Надя. Неприятно и тяжело. Первый раз я даже потерял сознание. Потом отвращение как-то притупилось, но окончательно так и не привык. Можно привыкнуть к крови, к гною, но к смерти привыкнуть нельзя.
— Как же вы? Против себя шли?
— Против слабости своей. Этого ведь не обойдешь… Это на пути врача…
Мне хотелось добавить: «как роды на пути женщины», но не добавил — побоялся показаться грубым.
Пока я говорю, лицо Нади вытягивается, она встает с дивана, подходит к книжной полке.
— Можно посмотреть?
Берет «Физиологию человека», открывает, рассматривает иллюстрации.
— Возьми, почитай, — предлагаю я.
Она сует книгу под мышку, уходит.
Почему она спрашивала про мединститут? Ведь прежде она думала поступать в сельскохозяйственный.
Славная девушка. Когда она приходит, я беспричинно радуюсь. В ней есть что-то такое чистое, правдивое, что рядом с ней невольно желаешь быть таким же чистым и правдивым. Мне кажется, я никогда не смог бы солгать ей.
Не могу представить себе ее в анатомичке. Это не для нее. Вспоминаю, как несколько лет назад первый раз я присутствовал на вскрытии. До тех пор мне не приходилось видеть мертвых. Когда на улице звучала траурная музыка и показывалось погребальное шествие, я уходил прочь, поддаваясь какому-то непонятному чувству робости.
