Зори не гаснут - [17]

Шрифт
Интервал

Продираемся сквозь высокую береговую траву к реке. Раздеваемся, складываем одежду на теплых камнях. У Новикова крепкое мускулистое тело, но на ногу страшно смотреть — она тонкая, бледная, с кожей, стянутой длинными шрамами.

С размаху кидаюсь в темно-зеленую воду. Она охватывает меня холодными крыльями. Ныряю. Плыву в ледяных сумерках мимо длинных стеблей водорослей. Течение шевелит их, как распущенные волосы. Вырываюсь наружу. Переворачиваюсь на спину. Рядом всплескивает испуганная рыба.

На обратном пути, покачиваясь с Егоровым в телеге, спрашиваю его о Новикове. Егоров рассказывает о нем скупо, неохотно:

— Года три у нас уже работает. Сам откуда-то из-под Курска. Семья у него погибла еще в войну. Кажется, пароход разбомбили немцы на Волге. Здесь женился другой раз, живут, вроде, ничего.

— Жена его здешняя?

— Нет. Откуда-то с Украины приехала. Оксана. Красивая, молодая еще. Он-то ее значительно старше. Что еще о нем скажешь?

В село возвращаемся в сумерках. Светится зеленовато-голубая заря. С севера на чистое небо просачиваются высокие, размытые облака. Прощаясь, Егоров поучает:

— Надеюсь, вы энергично возьметесь за дело. Но не считайте, что все умеете, все знаете. За планчиком своим забегите завтра.

После злосчастной истории с Авдотьей он взял по отношению ко мне тон назидательный и строгий. Видимо, он считает, что я человек ненадежный и держать меня в руках надо твердо.

Утром позвонил Колесников.

— Как живете? Как работаете? — слышится в трубку его голос.

— Неплохо, Иван Степанович.

— Что у вас получилось с Окоемовой?

— Было дело, — отвечаю я. — Самому стыдно.

Кратко рассказываю.

— Оказывается, не так страшно. А мне звонили и наговорили такого, что волосы дыбом становятся.

— Кто звонил?

— Не знаю. Женский голос.

Кладу трубку и думаю: «Кто бы это мог быть?».

ГОРИЗОНТЫ

У калитки сельского Совета я заметил зеленый ИЖ Новикова. Он сам сидел в кабинете у Егорова и говорил ему что-то о закупе молока.

— Вот, — протянул мне мой план Егоров. — Написано неплохо. Постарайтесь, чтобы осталось не только на бумаге. У вас все?

Несколько обескураженный таким напутствием остановился на крыльце, просмотрел написанное. Замечаний сколько-нибудь существенных Егоров не сделал. Кое-где уточнил сроки, изменил нумерацию, иначе озаглавил разделы. Местами на полях заметки: «Правильно», «Давно пора». Каждое слово похоже на подпись — начинается крупно, затем буквы мельчают и переходят в мышиный хвостик.

Кто-то подходит сзади, легонько берет меня под локоть. Это Новиков. Ладонь у него жесткая, но теплая, осторожная.

— Домой?

— Да, — отвечаю я.

— Тогда садитесь.

Он указывает на ИЖа.

Складываю и прячу в карман бумагу. Усаживаемся на мотоцикл: Новиков за рулем, а я прилепляюсь позади, уцепившись за дужку. ИЖ рычит, кидается вперед. Мелькают избы. Ветер упруго давит в лицо. Но Новиков осторожен — около каждой ямки, выбоины он сдерживает машину, как горячего коня.

У медпункта останавливаемся. Соскакиваю на землю.

— Хорошая штука? — спрашивает Новиков и похлопывает ладонью по бачку таким жестом, словно это грива рысака. Подбегают ребятишки, облепляют нас.

— Дядя Илья, прокати!

— Обождите, ребята. В другой раз.

Как будто бы пора нам расстаться, но чувствую, что ему чего-то надо от меня. Но чего? А он не торопится открываться, рассказывает:

— Сколько он мне времени экономит! Со своей ногой больной без него и не управился бы. Вам бы тоже надо. Чтобы план выполнить. У вас там немало поездок намечено.

— А вы читали?

— Прочел, но наспех. Не все понял.

Достаю план, он берет его, надевает очки.

— Вот тут…

Он касается крупным мозолистым пальцем моих аккуратных строчек.

— «Контролировать санитарное состояние водоснабжения…» Это вы как себе представляете?

— Ну, проверять, откуда берут воду, что за вода. Послать на анализ.

— Вот так бы лучше и написать. Конкретнее. Или еще вот: «выдать полевые аптечки». А кому? Нужно научить кого-то ими пользоваться. Значит, это тоже надо добавить… А кое-что вообще упущено.

— Что именно?

Он задумывается. Снимает очки, засовывает их в футляр.

— Знаете, Виктор Петрович? У вас есть время? Может быть, пройдемся по селу?

Новиков приветлив, но, кажется, план мой ему не нравится. Неужели придется писать все сначала? Мне это занятие кажется бумажной волокитой, но отказаться неудобно.

— Пройдемся, — соглашаюсь я.

Думал, займет это полчаса, ну час, а это «пройдемся» растянулось до самой темноты. Пожалуй, не осталось в селе ни одного уголка, куда бы мы не заглянули. Чего бы, кажется, делать на электростанции, но мы побывали и там. Оказалось, что в помещении электростанции дымно, моторист, молодой парень, поминутно выбегает наружу подышать свежим воздухом.

— Что ж ты до этого довел? — спрашивает его Новиков. — Почему не сменишь поршневые кольца? Завтра же займемся этим!

На молзаводе мы обнаружили термометр с разбитой шкалой. Новиков советует:

— Запишите: «Обязать мастера приобрести новый».

— Такие пустяки? — пробую я возражать.

— От этого зависит пастеризация, — поясняет Новиков. — Микробы не мелочь.

Он прав — от таких мелочей зависит здоровье людей. Я начинаю понимать, что он повел меня по селу, чтобы вежливо сунуть носом во все «мелочи», научить составлять планы не за письменным столом.


Еще от автора Леонид Андреевич Гартунг
На исходе зимы

В книгу пошли повесть «На исходе зимы» и рассказы: «Как я был дефективным», «„Бесприданница“» и «Свидание».


Пoрог

В центре повести Леонида Гартунга «Порог» — молодая учительница Тоня Найденова, начинающая свою трудовую жизнь в сибирском селе.


Повести и рассказы

Член Союза писателей СССР Леонид Гартунг много лет проработал учителем в средней школе. Герои его произведений — представители сельской интеллигенции (учителя, врачи, работники библиотек) и школьники. Автора глубоко волнуют вопросы морали, педагогической этики, проблемы народного образования и просвещения.


Нельзя забывать…

Повесть о военном детстве сибирского мальчика, о сложных трагических взаимоотношениях взрослых, окружавших героя повести.


Блестящий лектор

Опубликовано в краеведческом альманахе «Томская старина» № 2 (4) 1992 г.


Алеша, Алексей…

Леонид Гартунг, если можно так сказать, писатель-однолюб. Он пишет преимущественно о сельской интеллигенции, а потому часто пользуется подробностями своей собственной жизни.В повести «Алеша, Алексей…», пожалуй, его лучшей повести, Гартунг неожиданно вышел за рамки излюбленной тематики и в то же время своеобразно ее продолжил. Нравственное становление подростка, в годы Великой Отечественной войны попавшего в большой сибирский город, это — взволнованная исповедь, это — повествование о времени и о себе.


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.