Зона Синистра - [11]

Шрифт
Интервал

Я, в вычищенном бушлате и вымытых до блеска резиновых сапогах, сразу явился к новой начальнице, засвидетельствовать свое почтение; однако она лишь смерила меня взглядом и попросила немедленно покинуть ее кабинет. Правда, потом я стал находить то тут, то там оставленные ею, корявым почерком нацарапанные записки; а когда, сломя голову, прибегал, она отсылала меня прочь. Это какая-то ошибка, ледяным тоном говорила она, она вообще не имеет удовольствия быть со мною знакомой; в других случаях, подняв голову от бумаг, махала рукой: нет-нет, не сейчас, лучше как-нибудь после, еще представится случай. Я был уверен: она хочет меня испытать и для этого старается вывести из себя, но однажды выдаст свои истинные намерения — хотя, может быть, и не в открытую — и тогда поднимет на ноги всех своих горных стрелков, собак, соколов, чтобы они достали меня хоть из-под земли.

В ту осень я, хотя и был уже в возрасте, вовсю, и не без надежды, ударял за Аранкой Вестин. Она была швеей, обслуживала казарму и если, выполнив очередную работу, иной раз оставалась одна и без присмотра, я, конечно, был на подхвате. У нее и нашли меня однажды перед обедом, когда амурные дела у нас были в самом разгаре, серые гусаки. И не мешкая увели с собой.

Кока Мавродин сообщила мне: до нынешнего дня она не переставала ломать голову, как со мной поступить. Заготпункт на старой мельнице ликвидирован, а вместе с ним — моя должность приемщика. Вот и выходит: поскольку я и родился не в этих краях, а неведомо где, то лучше всего, если я поскорее уберусь из зоны на все четыре стороны.

— Грибочки, ягодки, общение с природой — все это в прошлом, — говорила она тихим, тусклым голосом. — В этом и раньше-то никакой нужды не было. А что самое скверное, — подумав, добавила она, — у вас нет документов. Здесь вы не можете оставаться. И чтобы показать, что она говорит не просто так, она вынула из стола канцелярскую папку, серую и захватанную; на обложке большими кривыми буквами написаны были слова: «Андрей» и «Бодор» — то есть мое новое имя. Она открыла ее, показала: папка была совершенно пуста; то есть меня вроде бы не существовало. Не исключено, что кто-то просто-напросто сжег бумаги как абсолютно ненужные, или выбросил, или они уничтожились сами собой.

Я побренчал жестяным медальоном на шее, показывая, что меня в свое время оформил, в соответствии с правилами, полковник Пую Боркан, так что, если на то пошло, у меня все-таки есть чем удостоверить свою личность. В Добрине все, кто работал в лесу, носили на шее такой же медальон, на котором были выдавлены личные данные и, конечно, имя. В здешних краях это и считалось настоящим документом.

— Если бы вы оставались здесь, — сказала Кока Мавродин, — эта бляха когда-нибудь и могла бы вам пригодиться. И то не на все времена, не до тех пор, пока вы живете и еще шевелитесь.

Кока Мавродин-Махмудия была существо низенькое, сутулое, бледное, и сидела она, утонув в своей шинели, словно невзрачная ночная бабочка. Глаза ее под кожистыми веками были неподвижны, как у ящерицы; эти немигающие глаза, вместе с черными ноздрями, сейчас были устремлены на меня; от бесцветных, войлочных ее волос, от пучков желтой ваты, торчащих в ушах, шел густой запах раздавленных насекомых.

— Если можно, я бы все же остался, — стоял я на своем. — Я на какую угодно работу согласен. Я уже просился в путевые обходчики, на узкоколейку. Может, это можно еще обсудить?

— Мне ваши планы известны. — Она пренебрежительно махнула рукой. — В конце осени, когда ляжет снег, узкоколейка остановится. И я не уверена, что весной ее снова пущу. А вы рано или поздно попадете здесь в какую-нибудь скверную историю, раз у вас нет документов. Уезжайте вовремя и по-хорошему, пока я вас отпускаю.

Разговаривать было не о чем. Я схватил шапку, бросил на Коку Мавродин ненавидящий взгляд и, не прощаясь, зашагал к двери, по пути сплюнув от злости в окно. Я уже был на пороге, когда послышался ее голос.

— А ну-ка, постойте. Можете, конечно, плеваться. Но я считала вас джентльменом.

— А я он и есть. И вовсе я не плевался.

— Это другое дело. Тогда я вас все-таки попрошу об одном одолжении. Есть тут один перевал, называется Баба- Рогунда. Я хотела бы, чтобы вы меня туда проводили. Не хочется мне иметь дело с этими умниками, горными стрелками. — Она повернулась вместе со стулом и на рельефной карте, висевшей у нее за спиной, нашла точку, где шоссе, достигнув гребня, начинало спускаться вниз. — Скажу откровенно: в такой местности мне до сих пор не очень-то приходилось бывать, я сама с юга. Хорошо, если меня проводит штатский вроде вас. Которого я все равно больше не увижу.

— Ладно, не стану отказываться.

У входной двери на скамье сидели в ряд серые гусаки. На их черных полуботинках белели разводы засохшего пота. Глаза-пуговицы поблескивали в свете осеннего солнца; на верхней губе топорщились жиденькие усы, от них исходил запах дешевого одеколона.

— Вот это и есть та самая птица, — показала на меня Кока Мавродин. — Он согласился, поедет. А завтра утром проводите его до границы зоны и дождитесь, пока он вспорхнет и улетит.


Еще от автора Адам Бодор
Венгрия за границами Венгрии

Литература на венгерском языке существует не только в самой Венгрии, но и за ее пределами. После распада Австро-Венгерской империи и подписанного в 1920 г. Трианонского договора Венгрия лишилась части территорий, за границами страны осталось около трети ее прежнего венгероязычного населения. На протяжении почти ста лет писатели и поэты венгерского «ближнего зарубежья» сохраняют связь с венгерской литературой, обогащая ее уникальным опытом тесного общения с другими культурами. В сборнике «Венгрия за границами Венгрии» представлены произведения венгерских писателей Трансильвании, Воеводины, Южной Словакии и Закарпатья.Литературно-художественное издание 16+.


Рекомендуем почитать
Девочка с бездомными глазами

Начальник «детской комнаты милиции» разрешает девочке-подростку из неблагополучной семьи пожить в его пустующем загородном доме. Но желание помочь оборачивается трагедией. Подозрение падает на владельца дома, и он вынужден самостоятельно искать настоящего преступника, чтобы доказать свою невиновность.


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…


Ангелы не падают

Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.


Бытие бездельника

Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?


Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.