Зона милосердия - [47]

Это уже вопрос не его – Вальтера, а моего личного спасения. Оставленный здесь, он умрет на другой день. Это совершенно очевидно. А я, сколько бы ни прожила на этом свете, понесу с собой тяжесть неизбывного греха за ничем не оправданное малодушие.

Так что же делать?

Я оказалась в тупике.

Подошла Вера. Прослышав о трехдневном безостановочном прогоне, волнуясь, спросила:

– А как же Вальтер останется без уколов? Он же умрет!

Может, – подумала я, – вполне может! А вслух сказала:

– Что-нибудь придумаем.

Вера посмотрела на меня с некоторым сомнением, но промолчала.

Предполагалось, что завтра к полудню эшелон пересечет границу. Все, связанные с Вальтером вопросы, надо решать сегодня.

Я продолжала сидеть у открытой двери и невидящими глазами смотрела в надвигающуюся ночь. А внутри подобно привычному ритму колес, звучало:

– Что делать? Отступать нельзя! Что делать?

Сегодня эти вопросы явно не решались.

Вместо сна тяжелая полудрема. Хаотические сновидения без начала и конца. Искала какой-то предмет и не находила…

Наступило утро, и ответ на мучительный вопрос был готов. Думаю, он, независимо от моих сумбурных мыслей, давно сформировался в подсознании. Предыдущий день был перегружен событиями. Второстепенные предметы закрывли то, что жило в глубине. Ночь устранила все постороннее.

Все стало просто и ясно. Рядом с больным в течение этих трех дней должен находиться медик. Я не имею права приказать медицинской сестре провести три дня в вагоне, где 80 процентов больных имеют открытую форму легочного туберкулеза. Этот приказ я имею право отдать только себе самой.

Так был решен этот сложный вопрос.

За час до отхода поезда, преодолев неподдельный ужас моих спутниц, собрав все необходимые медикаменты, я переселилась в туберкулезный вагон. Мое появление среди больных в виде постоянного пассажира вызвало, как бы поточнее выразиться, недоуменное восхищение. Они отлично понимали, в каком критическом положении находится Вальтер, поняли и значение моего поступка.

В вагоне они сделали кое-какое перемещение. Больные максимально сгрудились, освободив мне угол под вентиляционным окошечком. Отгородили его простыней. В результате у меня получились отдельные «апартаменты». Поведение больных заметно изменилось. Они практически перестали ходить по вагону, разговаривали только шепотом, чаще молчали.

Вальтер сначала обрадовался, потом вдруг задумался. Заметно разволновался. А потом вдруг спросил:

– Вы боитесь, что я могу не доехать до дома?

Потребовалось много всяких доводов, чтобы он перестал сосредотачиваться на этой мысли.

Наконец, поезд тронулся. Вскоре мы пересекли границу.

Началось трехдневное «беспосадочное» путешествие по Польше.

Поезд шел очень неровно, то уменьшая, то увеличивая скорость. Временами так медленно, что, казалось, можно выйти из вагона и пойти с ним в ногу. Это создавало удручающее настроение. Конечная цель представлялась недосягаемой. Иногда скорость движения увеличивалась, постукивание колес становилось отчетливее. И конечная цель казалась совсем близкой. Но радостное ощущение длилось недолго. Вскоре поезд опять переходил на «шаговый» режим. Конечная цель вновь терялась где-то вдали.

Весь трехдневный путь через Польшу в закрытом вагоне я прожила без всяких внешних впечатлений.

У меня была конкретная цель. Ее достижение определялось работой, которая и выполнялась.

Малую скорость Вальтер переносил легче. Большую часть времени он дремал, оживлялся редко. В эти моменты с некоторым трудом присаживался, вступал в разговор. Задавал простые вопросы: где едем, какое сегодня число, скоро ли конец пути? Иногда упоминал о родителях. Они уже не очень молодые – он третий ребенок. Две старшие сестры – взрослые. Отец – юрист, не воевал. Мать – художница по тканям. Странно – он ничего не знал о них более трех лет. И ни разу не усомнился в том, что они живы и ждут его.

Один раз спросил, сколько мне лет – я ответила. Он надолго замолчал, потом объявил удивленно полувопросом:

– Так между нами разница всего 5 лет, – и прибавил через некоторое время:

– Удивительно!

Он заметно терял силы. Страдал от нарастающей одышки. Немного оживлялся после очередного укола. В последний день пути их потребовалось шесть за сутки. Но в целом, можно сказать, что путешествие он перенес сносно.

Наступил вечер третьего дня безостановочного движения состава. Поезд шел очень медленно. Колеса не стучали, а как-то мелодично шелестели по рельсам. В вагоне было очень тихо – почти все спали. Лишь в противоположном углу возникал и гас шепот. Я только что сделала Вальтеру укол, и он, повернувшись на бок, задремал. До этого был приступ надсадного кашля, после которого он стал задыхаться. Очень страдал.

Больные все труднее переносили дорогу, теряли силы и слабели на глазах. Вчера днем еще один больной, пожилой, истощенный человек, после длительного кашлевого приступа, задыхаясь, воскликнул:

– Я сейчас умру.

Слава Богу, этого не случилось. После лекарства ему стало лучше. Сегодня он тих и спокоен.

Мне казалось, все это никогда не кончится. Поезд уже не может остановиться.

Я удалилась в свои «запростыночные» апартаменты. Спать не хотелось. Обрывки неконтролируемых мыслей сплетались в причудливую сеть. Сначала мысли были легкие, радостные. Цель казалась уже не такой недостижимой. Стук колес опять перешел в шелест.