Зона любви - [8]

И началась шестилетняя казнь моя…

Main Kampf.

Зона строгого режима.

Дважды я совершал побег… Через колючую проволоку, «запретку», в леса… Я гнался за собой с собаками… я нагонял… я рвал себя на части…

Но и разорванный я сопротивлялся… я уползал в леса зализывать раны… Я жил там по году… Но другой мир — цивильный, фартовый — к себе не пускал. Я был опасным преступником. Бунтовщиком. Такой ему был не нужен. И я возвращался в зону. Добровольно. И мне накидывали новый срок. А там вновь и вновь, как о манне небесной, я мечтал о свободе…

Да власть ее была абсолютной. Но власть та была миражом. Помотай головой, вдохни побольше свежего воздуха, открой пошире окна-глаза… И все исчезнет! Или съезди в какой-нибудь Ленинград… смени обстановку… заведи любовницу…

Я всё время куда-то убегал… Все где-то прятался! Какая-то рефлекторно-паникерская жизнь. То пить начнешь, то курить бросишь и спортом займешься… то под холодный душ лезешь, то возьмешь, да полоснешь себе руку ножом…

Но луна забралась мне в подкорку и светила холодным сиянием, отражая чей-то свет… Всем светила и никого не согревала…

Ха! Ха-ха-ха… Я умираю от смеха!

Тебе наступили на яйца и спрашивают как бы невзначай: «Как самочувствие, дружок? Ох… что это у нас с глазками?.. Какие у нас печальные глазки…». Тебе медленно, по кусочку отрезают душу тупым ножом и смотрят удивленно: «Тебе неприятно? Неприятно?.. Да?..» И ты, дурак, терпишь. Корчишься — и терпишь. Надуваешься — и терпишь. «Ничего, ничего — говоришь ты — в этом что-то есть…»

Ты — безумец — копаешься в своем чувстве с таким живым интересом, так искренне думаешь, что где-то ошибся… Ты пытаешься начать все сначала… Ты выбираешь тактику: «Чем меньше женщину мы любим…» и все такое… Ты не звонишь ей неделями, месяцами… а потом вдруг позвонишь… и вслушиваешься в оттенки ее интонации… ты ищешь подтекст… ты начинаешь верить в Судьбу, магию чисел… ты все что-то подсчитываешь… Ты озвучиваешь ее голос… Как это она сказала: «Ты куда пропал?» Что бы это могло значить? О, ненормальный! Ты ничего никогда не услышишь! И не поймешь! Потому что она — на свободе, а ты в зоне! От тебя прет, как от порохового склада, опасностью…Ты накачан, как тротилом, — фенилэтиламином. Это чувствуется за километр! Ты в электрическом облаке… за тобой тянется шлейф отверженности… Ты болен, товарищ! Смирись… Возьми себе двенадцать проституток и ящик водки… Устрой показательный суд над неверной любовью! Над ускользающим призраком… Пусть ускользает! Ходи римским цезарем… твердой походкой… грудь колесом… Гусем! И шипи… шипи… и пощипывай их за задницы… Ходи и безумствуй! Ходи и развратничай!

Интересную закономерность я вывел лет через двадцать. К каждой моей единственной предполагался довесок в виде тайного воздыхателя. Я его тут же обнаруживал, но молчал, как партизан на допросе. А когда они уходили к ним, я успокаивался: вот и всё. Вот и закончились мои пытки.

В первый раз, в Ялте… она сама мне дала свой паспорт, позабыв об осторожности. Несмотря на все свои прикиды и амбиции, в ней, как и в большинстве баб, жила курица. Хотя, скорее всего, ей было просто плевать на меня…

Она пропала на три дня. Просто взяла и исчезла. Куда? Догадаться было несложно. Только я не догадывался…

Я заглянул в паспорт — и захохотал, поверженный, и онемел, возрождаясь — там был прописан один загорелый фраерок…

Потом как бы всё выяснилось: брак был фиктивный. Ему, парню из Ялты, учившемуся в престижном московском вузе, смерть как нужна была прописка в Москве. Обычные дела…

Она, после одной из ссор, даже пыталась спихнуть его с прописки, но он упирался и развода не давал.

Но я-то все понял мгновенно. Тот, который во мне сидел, пробуравил ситуацию, как рентгеном. Он мне и объяснил всё. Он сказал: «Беги, ненормальный! Беги и хохочи всю дорогу!» И я побежал…

Вернее, остался. Я решил досмотреть фильму.

Я на нее даже не злился. Я догадывался: не мое ребро, видать, было вырвано из груди. Мне слегка померещилось…

В нашем треугольнике они были равнобедренными сторонами, устремленными ввысь. Я же замыкал оставшееся пространство, располагаясь горизонтально. (Как вам такая тригонометрия?)

Не мог я себе позволить такого горизонтального положения… Я всегда помнил о царстве! На троне надо возвышаться, а не замыкать чье-то пространство…

Я бы свалил тотчас! Но уйти так, унося эти унижения шестилетней выдержки… Это же на всю жизнь! Во мне что-то ломалось и перемалывалось…

— Ты представляешь, — журчала она уже в Москве, — он хотел заразить меня сифилисом!

— Он что, больной?

— Больной… головой! Он хотел заразиться сам… специально, понимаешь? А потом меня… Ну… что б мы повязаны были…

— Ну и…

— Был скандал… Я подала на развод. Всё это так ужасно!

«Ничего ужасного,» — думал я…

Временами туман влюбленности сносило ветром, и во мне, как кинжал, торчал здравый смысл. Этим кинжалом я и отрезал себя от нее.

Здравый смысл мне говорил: «У них все наладится. Этот мифический сифилис ее и успокоит. Он все расставит по местам…»

Однако!

Ее загорелый фраерок оказался мужиком, способным на такой поступок. Ради нее. (Ведь ей это, — я чувствовал, — нравилось!) Он взял ее, как нормальный самец, за загривок и поимел. Они были одной крови, из одного прайда…