Зона - [2]

Случилось это примерно месяцев через шесть после «испытания страхом». Как-то на воспитательном часе шел разговор о красоте рук человеческих: о красоте стекла в руках стеклодувов, о красоте дерева в руках резчиков, о рабочей красоте разных профессий. Шел разговор о том, что может делать человек, любящий свою работу.

— А сколько безымянных художников! — воскликнул Сумочкин. — Вы бы посмотрели, что у нас на зоне ребята делают. А оперу не напишете?

— Какую еще оперу? — не сразу поняла Варвара. Но уяснив, что дело идет об оперативном работнике, рассмеялась. Познать человека, которого тебе поручили воспитывать, а тем более перевоспитывать, который формировался многие годы в чужеродной среде, дело нелегкое, порой невозможное. Если человек доверяет, открывает душу, то надо войти в его мир, понять, помочь. Руководствуясь этими принципами, Варвара и дала согласие взглянуть на то, что «делают на зоне».

Через день Сумочкин принес два кольца и медальон. Вещицы действительно были неплохими. Эти поделки, особенно медальон, были оценены по достоинству. Потом уже, на классных часах, Варвара показывала учащимся изделия хохломских художников, изделия из стекла, приносила дымковскую игрушку, проспекты с выставок, все то, что продается в магазинах художественных промыслов. Для чего? Для того, чтобы умалить роль местного кустарного поделывания, так как в промышленной зоне, где работали осужденные — «безымянные художники», чтобы добыть кусочек цветной пластмассы, кусочек цветного металла, приводили порой в негодность ценное оборудование. Но это было потом. А тогда?

На другой день после смотра «что делают на зоне» Сумочкин принес книгу и предложил Варваре дома почитать. Если бы она была поопытней да побольше знала о местных делах, все было бы иначе. Но она об этом тогда не думала. Удивило только то, что книга, при ее объеме, была легковесной. А еще заметила, когда книга легла поверх классного журнала, как у Кудрявцева перехватило дыхание. В учительской, сев за свой стол, Варвара раскрыла книгу и вспыхнула. Листы по центру были аккуратно вырезаны в виде прямоугольника. В пустом пространстве лежали два пакетика. В одном — медальон, в другом — бумажка достоинством в сто рублей и записка. Варвара с ужасом запихнула все, кроме записки, обратно.

— Что делать? Идти к Шурбинскому? Сегодня он ДПНК — дежурный помощник начальника колонии. Но стоит ли? Этого, как называла про себя Варвара, солдафона, надо самого еще воспитывать. А может быть он и прав? Здесь так и нужно работать? Выталкивать за дверь, кричать, неуважительно обращаться с осужденными? Но когда зло порождало добро? В комбинатовской вечерней школе все было иначе. Не надо было думать о двойном значении слова, можно было угостить учащегося конфетой. И это не расценивалось как преступление, а было нормой отношений между людьми. И, вообще, там было все по-другому. Жаль, что Юрия Петровича нет в зоне. Вернуть книгу и как можно быстрее! — мгновенно созрело решение.

Сумочкина в классе не оказалось. Его отпустила учительница литературы в санчасть. И тут Варвара вспомнила, как перехватило дыхание у Кудрявцева. Значит — в курсе.

— Кудрявцев, срочно найди Сумочкина! — строго приказала Варвара.

Быстрее молнии свершилось остальное. В пустом классе Варвара выговаривала Сумочкину:

— Зачем вы втягиваете меня в свои дела?

— Что вы! Обижаете. Вы меня неправильно поняли. Медальон мой подарок, как учителю от ученика. А деньги? Разве трудно разменять? — наивно уверял Варвару Сумочкин.

— Нетрудно. Но деньги в зоне иметь не положено. Да и что на них можно здесь купить? — недоумевала тогда про себя Варвара. — В ларьке на наличные же ничего не продают? Правда, и на два рубля в декаду, выписанных из заработанных денег, не разгуляешься! Табак, спички, тетради, конверты, маргарин, конфеты-сосульки...

— Простите, Варвара Александровна. Я вас уважаю, но думаю...

— Думать надо, например, когда решаете задачи по контрольной. Кстати, у вас опять двойка. А записку я оставлю себе на память, чтобы и мне думалось. Вечером дома Варвара раскрыла рабочую тетрадь, развернула тщательно сложенный лист бумаги.

«Уважаемая Варвара Александровна! Я не хочу на что-то претендовать, но надеюсь, что вы меня поймете правильно. Здесь делают вещи, которые не стыдно показать людям: чеканка по металлу, рисованные портреты, выжигания по дереву, украшения. Если вас это интересует, напишите мне таким же манером, а я тогда напишу вам что к чему. Уверяю, грелки со спиртным, бутылки — отпадают. Слишком грубый товар. Конспирацию гарантирую лично. А с шуриками у меня ничего общего нет. Этого способа передачи никто на зоне не знает. Что касается меня, так скажу в двух словах: если возникнет из-за меня какая-нибудь неприятность, то я освобождаюсь десятого июля этого года, и вы будете иметь полное право заплевать мне лицо при родственниках. Эту деньгу разменяйте по пятеркам, ну и для солидности купите баночку кофе и пару плиток шоколада, сколько войдет. Предлагать деньги пока не буду. Пишите впрямую, я пойму, все-таки лагерь. Когда будете передавать, книгу положите на стол к стене. Не приносите с утра. День выбирайте сами. Надеюсь, в глупое положение вы меня не поставите?»