Зона - [11]

— Женщина она безобидная, против начальства не идет, — съехидничал Валерий Иванович, — надо скинуться!

— Маргарита Васильевна, прошу! — в дверях класса стоял Орлов. — Разрешите вас поздравить с днем рождения! — рот у Орлова распахнулся до ушей, обнажив крупные крепкие темно-коричневые зубы.

— А ты откуда знаешь? — искренне удивилась Маргарита, а сама думала: — Всегда в курсе. И как точна кличка Орлову — Буратино. Мало длинного горбатого носа, так и рот от уха до уха!

— Ты зубы чистишь? — неожиданно спросила Маргарита, проходя от двери к учительскому столу. — Да садись же!

Орлов нехотя отправился на свое место, продолжая говорить: — А что толку? Сегодня почистил, завтра сделал «апсик», другой и опять желтые. Вот как буду освобождаться, так начищу до блеска, пойду женщин очаровывать.

— И много было очарованных тобой?

Сидел Орлов за изнасилование телятницы. «Ходил по хлеву и в грех впал», — говорил о себе Орлов не скрывая.

— И вообще, — продолжала Маргарита, — не понимаю я твоего языка.

— Что тут непонятного? Освобожусь, женюсь.

— Я не о том. Я про «апсик» какой-то.

— «Апсик»? Не знаете? «Апсик» — глоток чифира.

— А что такое чифир, думаешь, знаю?!

— Ну вы уж, Маргарита Васильевна, дуру гоните, извините.— Орлов еще шире распахнул рот. — Сказал бы, да какой «понт»?!

— Что? — опять не поняла Маргарита.

— Ну доход, толк какой? Пачку чаю принесете? И впрямь не знающая.

— Говори да думай! — голос Маргариты стал злым.

— Вы, кажется, рассердились? Я же пошутил. Такое разве здесь при всех говорят?

ВЕЗУВИЯ СЕРГЕЕВНА

За стеной кабинета директора шум, разговоры. В школе перемена. Везувия в раздражении перебирает сводки посещаемости за предыдущий день. Посещаемость хорошая, придраться не к чему. Настроение с самого утра гадкое. Не выспалась. Дочь ночевала с Ольгой. У Ольги кашель, да и ребенок она капризный. Везувии кажется, что она любит своих детей, а вот внучка почему-то ее раздражает. Директорша взглянула в настенное зеркало. Короткая модная стрижка делала лицо еще более круглым. Прядки непокорных смоляных волос с серебряными ниточками топорщились у виска. Широкие, обтянутые блестящей кожей скулы.

— Массажистка дельная, — подумала Везувия и кивнула своему двойнику. — Ну что, Калифа, глазки-то вас выдают, милая! Раскосенькие. Лобик-то низковат, носик-то толстоват. — Везувия перевела взгляд ниже: — Вот росточек ничего, а бедра, как у тети Шарихад, обширные. Где ее могилочка? Одному аллаху только и ведомо.

Директорша прошлась по скрипучим половицам, посмотрела на решетку окна.

— И тогда были решетки, а ей шел двадцать третий год. Правильно ли она прожила жизнь? Раздражение все поднималось и поднималось.

— Надо разрядиться, — подумала Везувия, — на ком бы? — в дверь постучали. Вошел завхоз школы Владимиров, высокий, широкий в плечах мужчина лет сорока, бывший работник железной дороги, инженер по образованию.

— Разрешите?

— Что еще?

— Везувия Сергеевна, — начал Владимиров, — надо проводить инвентаризацию. Скоро год кончается.

— Ну и проводите.

— А как же без вас?

— Акты принесете, я подпишу. Да, не забудьте списать магнитофон. Он совсем плохой.

— Что вы?! Я смотрел. Отличный магнитофон. Просто запылился. Давно не смазывали.

— Я вам говорю плохой, значит плохой. Мне лучше знать. И что за манера что-то доказывать. На суде бы доказывали! И фотоаппарат тоже сактируйте.

— Хорошо, спишем, — голос завхоза стал глухим.

— И вот еще, — смягчилась директорша, — составьте мне список недостающего оборудования. Данные возьмите у учителей. Пусть не скупятся. Колония богатенькая, купит. А этой, Варваре Александровне, скажите, чтоб скелетов больше не просила. У нее в классе Пеночкин сидит. Пусть на нем и изучает. — Везувия вдруг весело расхохоталась.

— Конечно, — пробормотал Владимиров еле слышно, — надо заказать. А Пеночкин, Везувия Сергеевна, долго болел, в большой больничке лежал, возможно, комиссуют по болезни. Только куда он пойдет? Бездомный он.

— Ну ладно, разговорился! Ишь как должность сразу

почувствовал. Только не зазнавайся. Знай, кто ты есть. А жить при школе спокойнее.

— Разрешите идти?

— Разрешаю. Иди да думай:

Крупные снежинки, словно ватные, медленно кружились и падали в запретку, покрывая снег, кое-где потемневший от копоти. Раздражение сменилось раздумьем. Вереница мыслей потащила Везувию в далекое прошлое, в теплую Среднюю Азию, где она родилась и где росла. Отец был сыном бая, но вовремя успел отделиться от отца. Всегда недовольный, он воспитывал и свою дочь в злости. У Везувии не было матери, не было подруг, если не считать верную Саиду, которая служила ей за лакомый кусок да старую тряпку. Потом было медучилище. И вот долгожданная для папы война.

Война ворвалась в жизнь и сделала крутой поворот в ее судьбе. Дни летели стремительно: проводы на фронт, вагоны, набитые людьми, незнакомые поля, леса. Началась новая странная жизнь. Прифронтовой госпиталь, бинты, кровь, стоны. Жалко ли было молодой медицинской сестре раненых? Она не знала. Скорее в сердце поселились отвращение и зависть. Почему ей приходится возиться с этими чужими мужиками, а ее прислужница Саида сидит дома, ест сладкую хурму?