Зомби - [9]

И этот след сгорел.

Правда, где мы их ищем? Какие поручни, рукоятки, бокалы хранят следы тех двоих исчезнувших убийц? В той квартире могли быть отпечатки, могли быть разные следы многих гостей. Мать той, четвертой, исчезнувшей девицы, той, тела которой не нашли, строгостью поведения, как помнил капитан из дела, не отличалась.

А где эти люди сейчас?

Кое-что Роальд Васильевич собирался на днях выяснить.

Бурная дама, мать четвертой девчонки, тогда сама тридцативосьмилетняя, сейчас, если жива, приближается к дамскому финишу. Ей, значит, возле пятидесяти. Едва ли жив старик Духовичный, тот, что когда-то описал «две фигуры». Была там еще слабослышащая соседка. Удивительная соседка, уловившая через капитальную стену «адские» крики. Много чего уплыло по той «реке» меж потрескавшимися створками папки, коей больше нет… как фамилия той дамы — мамы легкого поведения? Каварская! Черт знает, что за зловещая фамилия! А пропавшая девчонка, дочка, значит, Юля? Юля Каварская?

А ведь далеко не все еще сегодня утром было потеряно, Юля! Ведь копии этих, сгоревших, например, протоколов лежали в лаборатории. А? И копии отпечатков лежали… Если кому-то, «жрецу» ли, да хоть и этой Каварской сильно почему-то захотелось через столько лет замести след, значит, угрожало что-то серьезное, связанное с этим зарезанным-утопшим…

— Маш, — сказал Роальд, — а что, если я сейчас съезжу в одно место? В архив, в центр, скажем?

— Опять?! Роальд Василич! Опять я… меня одну?!

— Борис скоро вернется. Сейчас, вон, почти двенадцать.

— Роальд Василич! Я ничего не понимаю! Я же… все жду!

— Чего? Грома? Молнии? Вот дня через три придет ответ из лаборатории. Не поняла? Все естественно. Слышала ты о самовозгорании? Сено сырое самовозгорается, торф…

— Роальд Васильевич! При чем тут сено?! Вы про звонок забыли?!

— Не забыл. Я вас попрошу очень серьезно: никому о звонке не говорите! Или уже поздно?

Машенька пожала плечиком:

— Подробно я никому не успела… намекала чуть-чуть… можно мне… тогда домой уйти? (Театральщина: так ведь и ходит с ладонью на левой груди!)

— Это идея, — кивнул Роальд, — только так, чтобы поменьше народу было в курсе.

— Через тот ход? Я мигом!

Машенька поглядела на себя в зеркальце и простучала каблуками к вешалке:

— А вы? Вы ведь хотели уйти… вы уйдете?

— Спасибо за заботу! Нет, я серьезно. Я сейчас рапорт напишу, пошлю на анализ с сопроводиловкой это… сено. Бориса дождусь. Что-нибудь придумаем. Но скорее всего, я потом тоже смоюсь.

— Дверь запрете за мной?

— И дверь запру. На всякий случай. По телефону сегодня никому об этом случае не рассказывайте!

— Господи! Ну…

— Нет-нет! На всякий случай! А дверь я запру. Чего такие глазища делаем? Я-то не сено. Может, не возгорюсь? До завтра!

На прощание Машенька все-таки не удержалась — состроила глазки… но жалкая, кривая получилась улыбка.

— Пока, пока, мой свет!

Роальд Васильевич опустил кнопку финского замочка. Выломать-то его легко. Да без шума не получится. Всегда можно успеть обернуться.

Из сейфа, что прятался в переднем углу кабинета, за казенной дешевой шторкой, капитан добыл свой пистолет, подышал на вороненую сталь, рукавом почистил. Сунул «пушку» в карман брюк. Сам над собой вслух усмехнулся.

Но выходило все как-то все-таки криво, странно. Конечно, логичнее всего было предположить, что некто (кто-то из посторонних, по другим делам вызванных) увидел в один из пяти-шести дней (на той неделе или на этой) папку на столе у капитана. Затем некто, подготовившись, посетил капитана вторично и сунул в папку листок бумаги…

Роальд Васильевич сам над собой вслух усмехнулся еще раз. Дело в том, что этот некто работал здесь, в РУВД! И никаких сомнений! Все те пять или семь посетителей, посторонних, малоизвестных капитану людей, что заходили в кабинет на этих днях, никак не могли даже тронуть папку. И все время были на виду. Сжечь ее таким усложненно-хитроумным способом могли именно опять же пять-семь человек: Борис Николаевич, Машенька, Соловьев, Магницкий, полковник, уборщица, тот бородач, что приходит пылесосить и… все?! Теоретически — еще два-три человека. Папку капитан читал урывками, запирая в шкаф ежевечерне. На столе не оставлял, выходя. От шкафа ключ был только у него. Но лежал в столе?

Роальд Васильевич в третий раз усмехнулся над собой. Дело в том, что никто из вышепоименованных товарищей не стал бы жечь папку. Разве что — кто пылесосил, если он, конечно, полоумный. Папку проще было захватить с собой или подменить в ней часть бумаг. Огонь и шум в данной ситуации этому «некто» были нужны как рыбе зонтик…

В дверь стукнули. Три удара, пауза. Два удара.

В щель глядело большое, голое лицо Соловьева. Он достал из кармана кулак с горящей сигаретой:

— Спички дать? Или лучше зажигалку? А если серьезно, чего ты тут? Смотри! Капуста тебе по первое число влепит! То-то! Ну сиди, коли курить бросил!

Капитан опять запер дверь и уложил в несгораемый остатки дела о тройном убийстве, упакованные в пластиковый мешок. В шкафу сквозняков полно, кислороду много… капитан вспомнил, что Борис советовал снести дело в архив пока, где как раз тоже навалом кислороду. Кстати, Борис должен через час вернуться. Стоит дождаться? Правда, что-то очень еще беспокоит… вот главное! Особенность! Если вспомнить, остатки какой части дела попадались, то явно выходит, что вовсе ничего не осталось почему-то от, так сказать, объективных, материальных доказательств. Их огонь пожрал без следа. А пеплу мало. Надо эти клочки занести Земнухову по дороге…