Золушка с приданым - [2]

Элен спросила прямо:

– Он в курсе, что Хаугтон принадлежит нескольким собственникам и я не собираюсь продавать свою долю?

Паулин отмахнулась от неприятного напоминания.

– Мне известно одно: нам очень повезет, если он всерьез заинтересуется. Я не хочу, – сказала она с нажимом, – чтобы ты раскачивала лодку. Более того, если не желаешь слушать меня, то, надеюсь, Макс Василикос сумеет убедить тебя.

Хлоя раздраженно заметила:

– Ох, мамуля, не надо. Он не станет с ней даже разговаривать.

Элен опустила глаза, признавая обидную правду: ни один мужчина, не говоря уж о тех, кто крутит романы с кинозвездами, даже не взглянет на нее – настолько она некрасива. Она знала это и смирилась. По крайней мере, ей не свойственна жестокость, присущая сводной сестре.

Паулин повернулась к Хлое:

– Тем не менее Элен должна присутствовать. Мы выступим единым фронтом.

Единым? Элен вздрогнула. Трудно представить более конфликтующую семью! Ей предстоит тягостное испытание, но зато у нее будет возможность объявить Максу Василикосу о нежелании продать свою часть дома. Она неохотно кивнула и поднялась. Надо принять душ и что-нибудь съесть – Элен ужасно проголодалась. Она направилась в кухню. В той части дома, где раньше обитали слуги, она чувствовала себя лучше всего. Паулин и Хлоя здесь не появлялись – они не любили готовить. Элен перенесла свою спальню в одну из дальних комнат с видом на двор, а соседнюю комнату превратила в гостиную и редко выходила в парадные залы. Однако сейчас, возвращаясь к себе, она печально смотрела на широкий изгиб лестницы, огромный камин, тяжелые дубовые двери, темную деревянную облицовку стен и каменные плиты под ногами. Как нежно и преданно она любила этот дом. Она никогда не предаст его. Никогда!

Макс Василикос сбавил скорость на повороте аллеи, вьющейся между подстриженных кустов. Он заехал в самую глубь сельского Хэмпшира, любуясь залитым весенним солнцем живописным ландшафтом. Ему не терпелось увидеть усадьбу, фотографии которой сразу привлекли внимание не только с точки зрения инвестора. Лес, сад, лужайки, архитектурный стиль и красивые пропорции особняка теплого охристого цвета создавали ощущение домашнего уюта. По правде говоря, он сам мог бы жить в этом доме… К его удивлению, мысль мелькнула прежде, чем он успел остановить ее. Его всегда устраивала бродячая жизнь – он останавливался в гостиницах, готовый в любую минуту ехать дальше. У него никогда не было своего дома. Он с грустью вспомнил мать, стыдившуюся незаконнорожденного сына. Чтобы придать мальчику законный статус, как думал Макс, она поторопилась выйти замуж. Однако отчим не горел желанием принять в семью чужого ребенка. Ему нужна была бесплатная и безответная прислуга для работы в ресторане в маленьком туристическом городке на Эгейском море. Юные годы Макс провел, работая в таверне: пока отчим болтал с посетителями, Макс обслуживал столики, а его мать, не разгибая спины, готовила на кухне. В тот день, когда она умерла от истощения и легочной инфекции, Макс вышел из дома, чтобы никогда больше не возвращаться. Сдерживая слезы горя, но полный амбициозных планов, на пароме он добрался до Афин. Ничто не могло остановить его на пути к успеху.

Пять лет он вкалывал на стройке, пока не накопил денег на покупку первой недвижимости – полуразрушенного фермерского коттеджа, который он отреставрировал своими руками и продал приезжему немцу. На вырученные средства он купил два дома. Так начался его бизнес, превратившийся в глобальную империю Василикоса. Он скривил губы в усмешке. Таверна отчима досталась ему за копейки, потому что ленивый владелец вконец разорился.

Навигатор показал, что Макс прибыл на место. Въезд в усадьбу был отмечен двумя внушительными каменными столбами. Дорога шла через лес сквозь заросли рододендронов, а потом вывела его на широкую, засыпанную галькой круглую площадку перед фасадом дома.

Оглядевшись, Макс с удовлетворением улыбнулся. Фотографии не обманули: от дома открывалась широкая панорама. Солнце сверкало в створчатых окнах, лиана глицинии обвила каменное крыльцо с дубовой дверью. Глициния еще не зацвела, но обещала великолепное зрелище, зато радовали глаз золотистые нарциссы в яркой зелени. Максу все нравилось здесь: особняк был не слишком большим, но и не маленьким. Элегантный и изысканный, он повествовал о долгой истории английских землевладельцев и аристократов.

«Мог бы я жить в этом месте? – спрашивал себя Макс. – Стал бы он моим домом?»

Он нахмурился, удивившись своим мыслям. Неужели он достиг возраста, когда хочется обзавестись семьей и пустить корни? Макс не мог представить рядом ни одну женщину, и уж конечно, не Тайлу. Их многое роднило: как и у него, у нее не было корней – она разъезжала по свету. Сначала Макса это устраивало, но не настолько, чтобы связать с ней жизнь. Ему в конце концов надоело, что она помешана на своей неотразимой внешности. Теперь Тайла крутила любовь с одним из ведущих актеров Голливуда. Макс желал ей удачи.

«Настало время для новых отношений? Мне нужен другой тип женщины…»

Макс одернул себя. Он приехал сюда ради простого дела – решить, стоит ли покупать усадьбу для своего портфолио. Он объехал дом, чтобы взглянуть на хозяйственные постройки. Ему понравился мощенный булыжником двор с кадками цветов и скамейкой на солнышке возле кухни. Макс подошел к кухонной двери, чтобы попросить разрешения оставить машину. В этот момент дверь распахнулась, и, почти сбив с ног, на него налетел человек с корзиной дров и огромным пластиковым пакетом. Макс произнес витиеватое греческое ругательство, прежде чем заметил, что столкнулся с женщиной. Вероятно, ее можно было назвать молодой, но в ней мало что указывало на женский пол: крупная, нескладная, с шапкой густых волос, стянутых сзади в конский хвост. Ее глаза прятались за круглыми очками, щеки горели пунцовым румянцем. В бордовом мешковатом спортивном костюме она выглядела ужасно. Максу она показалась толстой, однако он не забыл хорошие манеры.