Золотые ворота. Черное солнце - [40]

— Ну, трогаем, Якимович, ковать победу, — взглянул на часы молодой Ковтун. — А с тобой, путешественник, мы вечером потолкуем.

IV

Несмотря на печальные вести, на душе у Олеся все же было тепло и легко. Да и кого не охватывает волнующее чувство при встрече с родными местами после длительной разлуки! Но это настроение сразу же улетучилось, как только он переступил порог комнаты. Вырванные оконные рамы, сорванные шторы, всюду осколки стекол вперемешку с обрывками бумаги на полу…

Хмурый, отрешенный прошел Олесь в свою комнату, заполненную полумраком. Лишь один тоненький, как карандаш, солнечный лучик проникал сквозь дырочку в одеяле, которым было завешено окно. Приглядевшись, он увидел стеллажи с ровными рядами книг, стол, кушетку. Все тут было как и месяц назад, когда он оставил дом. Томик Достоевского, как и тогда, лежал на столе, словно ждал возвращения хозяина. Даже настольная лампа с голубым бумажным абажуром стояла на подоконнике точно на том же месте, где он поставил ее в последний вечер. Ему подумалось, что чья-то рука намеренно сохраняла здесь все до последней мелочи так, как было при нем. Он устало опустился на плетенный из лозы стул, даже не подумав снять одеяло с окна. Закрыв глаза, посидел какое-то время, словно обвыкая, а когда раскрыл их, увидел под настольным стеклом фотографию. Отвернул уголок одеяла — с фотографии на него глянули до боли родные мамины глаза. Она смотрела нежно и скорбно, словно прощаясь. На белом поле прочел размашистую надпись: «Сыну на память в день моего сорокалетия. 23 июня 1941 года».

— Боже мой! — застонал Олесь и закрыл ладонями лицо. — Неделю назад ей исполнилось сорок. А я даже не удосужился поздравить… Как же я мог?! Ведь знал, чем она ради меня пожертвовала в жизни…

Поездка в полтавское село была для Олеся полезной во всех отношениях. В течение месяца он не выпускал из рук то пилу, то топор, то лопату или косу. Зять Ковтуна как раз строил новую добротную хату, и лишний, пусть и не на всякую работу пригодный работник был для него прямо-таки находкой. Физический труд, свежий воздух, будничные заботы оказались для Олеся хорошим лекарством от всех душевных недугов. Но самым ценным было то, что поездка эта открыла ему глаза на сокровенные тайны, о существовании которых он прежде даже не догадывался.

Как-то в воскресный день поехали они со старым Ковтуном в трубежские плавни за осокой. До захода солнца накосили отборных стеблей, вынесли их на вилах из трясины и сложили на арбу. Потом с трудом выбрались на луговую дорогу и повернули к селу. Олесь сидел на арбе и созерцал, как по лугам в прозрачном тумане там и сям сновали молодые пары. Что-то таинственное и влекущее было в их вечерних шествиях.

— Что они там ищут?

— Это влюбленные цветы для венков собирают, — объяснил Ковтун.

— Для чего?

— Как для чего? Издавна так повелось. Может, махнешь поглядеть?

— Я ведь не влюблен.

— Пора бы, — заметил Ковтун серьезно. — Вот встретится краля, сразу иным себя почувствуешь.

— О нет! Я крепко стою на холостяцких позициях.

— Рано зарекаешься, хлопче. Я знал одного такого сверхстойкого, но любовь и его в бараний рог скрутила. Можно сказать, поработила… А неудачная любовь, что осиный яд, хотя со свету и не сживает, но и жить не даст. Вот он по сей день и тоскует. А все из-за того, что с любовью шутил…

— Как же это случилось?

— То долгая история, — обронил Юхим нехотя.

— А вы все же расскажите.

Старик вынул кисет, стал задумчиво набивать табаком трубку. Какое-то время ехали молча. Казалось, даже кони ступали неслышно, точно остерегались вспугнуть мысли Ковтуна.

— Так, говоришь, рассказать?

Олесь кивнул головой.

— Ну, смотри, это не досужая сказка, потому мой рассказ может скучным показаться. Но раз просил, слушай внимательно. Жил себе хороший, работящий хлопец. Был он у родителей самым меньшим, самым любимым. Не то чтобы красавец был, а такой, как все люди. И умом его доля не обделила, и уменьем работать. А вот счастьем в любви, наверное, забыла одарить. Ему уже и за двадцать перевалило, а он к девчатам — как поросенок к музыке. Родители стали ему намекать: мол, и о свадьбе пора бы подумать. «Успею», — говорит. Все чего-то ждал, выглядывал. И дождался на свою голову. Приглянулась ему одна вдовушка. И распрощался с парубоцким счастьем, можно сказать, голову потерял. А она к нему — как день к ночи — равнодушна. А он втайне страдает и все ждет, все на что-то надеется. Не месяцы — годы ждал. Да так и не дождался. То ли душа у нее окаменела, то ли не хотела, чтобы у ее ребенка был неродной отец… С тоски запил хлопец. Так запил, что даже друзья начали его сторониться. Однако через какое-то время одумался. Пить, слава богу, бросил, а вот душой изменился так, что родная мать его узнавать перестала. Молчаливым, хмурым, нелюдимым стал… Умерла мать, отец снова стал уговаривать его жениться. И он внял совету. Но видел бы ты, что это была за свадьба! Казалось, не себе, а другому жену берет. Свадьба состоялась, а новая семья так и не сложилась. Живут они и поныне в одном доме, но разве это жизнь… Он ее не обижает, а душу свою держит под замком. Вот что делает с человеком несчастная любовь…