Золотые ворота. Черное солнце - [39]

— А, что, долетались, гады? Долетались? Всем так будет!..

После налета в городе взревели сирены автомашин. Спасательные и пожарные команды бросились разбирать завалы, гасить пожары, эвакуировать раненых. Химчук тоже взял топор и подступил к поверженной яблоне. Она лежала еще, как живая. Зеленая, не привядшая, только израненная и обожженная. Даже недозревшие яблоки не все осыпались на землю. Казалось, подними ее, вкопай в землю, и она снова потянет жизненные соки, зашумит густою листвой. Но старик понимал: никогда уж не зацвести ей по весне и не погрузиться в дрему осенью. Он погладил ладонью по шершавому стволу и грустно молвил:

— Значит, пришел конец и Химчукам…

Посадили эту яблоню киевские железнодорожники в день свадьбы Гаврилы с Марьяной. На счастье посадили! Не было тогда еще у молодых ни кола ни двора; даже за кусок бросовой земли в Мокром яру и то Гаврило не был в состоянии заплатить сполна. Сажая, приговаривали хором: «Пусть цветет ваша семья, как эта антоновка по весне; пусть судьба к вам будет такой же щедрой, как эта яблоня осенью; пусть не ломается ваша дружба, как это дерево под бурями…» И дареная антоновка вымахала крепкой, урожайной. Какие бы ветры ни проносились над Киевом, какие бы грозы ни гремели, какие бы морозы ни сковывали землю, она росла, набиралась силы и щедро приносила золотистые плоды. Дружно жила и семья Химчуков, стойко перенося все невзгоды. И вот фашист уничтожил этот символ семейной крепости и радости. Лишь один побег, который несколько лет назад пошел от корня, чахлый и кривой, сиротливо торчал над опаленной, мертвой землей.

— Вырастет ли из него дерево? — Гаврило Якимович присел подле одинокого побега, дивясь, как уцелел он почти в самом центре воронки.

— Найдется в этом жилище приют для блудного сына?.. — вдруг услыхал знакомый голос.

Поднял голову и глазам своим не поверил: у калитки стоял Олесь. Протер глаза — да Олесь же!

— Значит, вернулся все-таки. После стольких недель вернулся…

— Вернулся, как видите, — и Олесь направился во двор.

Остановились друг против друга в нерешительности, а потом крепко обнялись. Без единого слова!

Гаврило Якимович с удовлетворением отметил, что Олесь переменился к лучшему. Куда девалась болезненная бледность, с висков исчезли набрякшие вены, окрепла фигура. Лицо слегка округлилось, загорело под солнцем, а в двух складках меж бровей как будто отразилось упорство и решительность характера. Это хорошо!

— А где мама?

— Мамы дома нет. Три дня, как уехала на фронт. Врачей их больницы почти всех перевели на санитарные поезда… — Складки между бровями у Олеся резко углубились. — Да ты не горюй. Она ведь не одна такая. А от судьбы никуда не уйдешь.

— Что у вас нового?

— А что может быть нового, коли вся земля в огне?.. Пойдем лучше завтракать, мне на работу пора.

— На какую работу? Ты ведь давно на пенсии…

— Какие теперь пенсионеры?! У кого руки еще не отнялись да совесть не заглохла, все работают. Война!

— Где же ты работаешь?

— А все там же: в депо.

— И давно?

— Сразу же, как только Надийку на фронт проводил.

— Вот оно как…

Вдруг скрипнула калитка — во двор зашел сын Юхима Ковтуна Микола. Богатырского сложения, высокий, с чернявой шевелюрой, он был точным подобием отца.

— Якимович, — как в бочку загудел ранний гость, — как тут у тебя после небесной карусели? Жив, здоров?

Микола был соседом Химчуков. Как и старый Юхим, он издавна дружил с Гаврилой Якимовичем. Еще мальчонкой привел его отец в депо и определил в науку к Химчуку, у которого, по общему признанию, была «легкая рука». Черночубый подросток за несколько лет отменно овладел профессией слесаря, хотя более всего влекли его к себе машины. Из него наверняка вышел бы отличный механик, но Микола решительно не захотел поступать на рабфак, так и остался в депо кадровым рабочим.

— Эге, Якимович, да у тебя гости! — показав два ряда крепких белых зубов, Ковтун раскинул могучие ручищи и сгреб ими Олеся. — А ну, рассказывай, бродяга, где тебя носило? Какие новости в нашем селе?

— Новости всюду теперь одинаковы, — ответил Олесь. — В селах почти не осталось мужчин. Колхозники горюют: урожай на косу просится, а убирать некому… Хату ваши так и не достроили. Сруб поставили, стропила возвели, а слеги положить не успели. Решили кончать после войны. Дед Юхим тоже в Киев собирается. Война до осени вряд ли кончится…

— Да это как сказать, — многозначительно усмехнулся Микола. — Хотя карусель и завертелась от Балтики до Черного моря, но ведь и наши маршалы не лыком шиты. Вот соберут свои армии в кулак да как двинут! За неделю фашист и дух выпустит.

Микола говорил уверенно, как говорили и думали тогда тысячи простых тружеников. Первые успехи гитлеровских войск объяснялись внезапностью нападения и расценивались как временные. Со дня на день народ ждал перелома в событиях на фронтах.

— Скажу вам по секрету: скоро-скоро мы услышим такое… Вот заманят наши фашистов до старой границы, а там такую карусель закрутят, что даже в Берлине жарко станет. Вот увидите! Тут один машинист наш высокое начальство возил, от него и услышал эти сведения.

— Что ж, дай-то бог, — вздохнул Химчук.