Золотые ворота. Черное солнце - [256]

…Рехер ждал их сидя с газетой в старинном кресле. Увидев сына, он протянул руки и радостно вскричал:

— А-а, путешественник! Почему так поздно? А я уже волнуюсь. Не обморозился?

— Обошлось.

— Как прокатился?

— Так себе. Жаль, что так быстро надо было возвращаться.

— Ничего, я скоро устрою тебе путешествие более продолжительное. Где же вы побывали?

— Полтавский маршрут, как и уславливались. Ночевали в Гадяче. У гебитскомиссара Ганса Гросскопфа… — И стал рассказывать, как уговорил гебитс его спутницу остаться в Гадяче. Но на отца это сообщение не произвело никакого впечатления. Хотя он и пытался сделать вид, что внимательно слушает, но думал о чем-то своем. Чтобы не мешать ему, Олесь стал прощаться: — Я, пожалуй, пойду. Надо отдохнуть с дороги.

— Нет, нет, сейчас будем пить чай. Я тебя ждал.

За ужином отец завел речь о том, что Олесю пора подумать о продолжении образования. Грех, мол, растрачивать молодость на мелочные занятия. Но тот не ответил ничего определенного.

— Завтра я уезжаю, — сказал Рехер печально. — Недели на две. И знаешь, я просил бы тебя остаться здесь.

— А дом? Как же с домом?

— Дом? Ты считаешь домом те стены? Ну, поступай как знаешь. Просто мне хотелось бы знать, что меня здесь кто-то ждет. Если вдруг надумаешь сюда перебраться… Одним словом, я уже предупредил: ты здесь полновластный хозяин.

Разговор не клеился. Каждый думал о своем. Рехер, наверное, о поездке, а Олесь о Светлане. «Где-то она сейчас? Сумела ли обмануть гросскопфского провожатого? Далеко ли ей еще до линии фронта? Только бы все хорошо кончилось…» Теперь уже ничем нельзя было ей помочь. Вдруг опять его охватило беспокойство о доме: а как там Оксана? За дневными тревогами он ни разу не вспомнил о ней. Оксане так не хотелось, чтобы он уезжал. И сейчас он с нетерпением выжидал момента, чтобы стремглав броситься к Мокрому яру, успокоить, утешить дорогого человека. Но отец опять его остановил. У Олеся даже мелькнула мысль, что его задерживают здесь умышленно. Но чего ради?..

Добраться домой ему удалось только к полуночи. Постучал в окно — Оксана не откликнулась. Еще и еще постучал — тишина. С тревожным предчувствием отпер дверь, вошел в сени.

— Оксанка, ты спишь? — Но его голос отозвался лишь эхом пустых комнат.

Бросился на кухню, на полке нашел спичку, зажег лампу. И замер. В доме стоял такой холод, что листочки комнатных цветов покрылись инеем, а вода в ведре успела промерзнуть насквозь. Значит, Оксаны не было и прошлую ночь. Где же она могла быть?..

Замельтешили, завихрились перед его глазами крупные снежинки. В их меланхолическом танце Олесю представилась многосотенная скорбная колонна. Заложники! Он видел когда-то, как по бульвару Шевченко эсэсовцы гнали заложников к Бабьему яру. «Неужели и Оксану постигла такая же участь? Нет, нет, у нее надежные документы! Но ведь они могли и с документами…» Сердце захлебывалось, готовое вот-вот остановиться, тело наполнялось тяжелым холодом, он не мог сделать и шага… Потемнело в глазах. Под оглушительный звон в ушах он опустился на пол и застыл.

Очнулся на рассвете. Через силу встал и пошел к соседям:

— Не видели Оксану? Не знаете, что с нею случилось?

Никто ничего не слышал и не знал. А может, просто не хотели говорить.

Со времени появления на Соломенке Рехера Химчуков стали сторониться. А после того как Олесь пошел на работу в редакцию, и совсем возненавидели.

Не сказал ничего определенного и Микола Ковтун. Микола наведывался на усадьбу, но Оксаны дома не было. Олесь отправился на Печерск: единственная надежда теперь была на отца. Но отца он уже не застал. Прислуга сообщила, что он выехал в Ровно. «Зачем он помчался туда среди ночи? — закралось в душу Олеся подозрение. — Ведь по распоряжению командующего вооруженными силами Германии на Украине генерала Катцингера движение на междугородных дорогах в ночное время запрошено. Почему отец так упорно не отпускал меня вчера домой?»

Вышел на улицу — куда податься, где начать поиски? Черно на душе, темно в глазах. «А она словно чувствовала беду. Так просила не ехать… И как я не позаботился о ее безопасности? Что теперь делать?» Пошел в управление городской полиции. Перед входом остановился: «А что я им скажу? Да и кому говорить? Лучше пойду в мединститут». Хотел повернуться и уйти, как вдруг на плечо легла чья-то рука.

— А я тебя все утро ищу…

Оглянулся — Бендюга. Веселый, с покрасневшими глазами, явно под хмельком.

— Ищу, чтобы… Нам надо поговорить. На полном серьезе.

Олеся передернуло, он резко высвободил плечо:

— Поговорить… Да мне смотреть на тебя противно.

— Допускаю, — нисколько не обиделся тот, как будто речь шла совсем и не о нем. — В прежних наших взаимоотношениях было много недоразумений… Эпоха виновата! Обороняясь, иногда приходилось давать пинки своим. Как можно было предвидеть, что мы свои люди! Но ради чего нам враждовать сейчас?

— Довольно! Между нами давно все кончено!

— Святые слова! В новую эпоху — новые отношения. Слушай, давай заглянем в чайхану к Шато и там все обсудим, — и он бесцеремонно взял Олеся под руку.

— Ты слышал, что я сказал?

— Слышал, все до последнего слова слышал. Но мы должны стать друзьями, понимаешь. Тем более что я тебе еще не раз пригожусь.