Золотые ворота. Черное солнце - [247]

— Ясно. Сегодня же передам.

— Ну, счастливо!

Оставшись один, Петрович остро почувствовал, как он устал. Никогда еще усталость не наваливалась на него такой тяжестью, как сейчас. Ни во время многодневного голодного перехода по сыпучим немецким степям до Царицына, ни в буранные ночи при сорокаградусных морозах на сооружении Магнитки. Даже когда плыл, захлебываясь, последние метры через Днепр с Олесем на спине, не ощущал такой смертельной усталости. Тогда все же хватило сил добраться до прибрежного ивняка, а сейчас не то что шаг ступить или шевельнуть рукой — веки смежить не мог. Медленно угасала мысль, глаза наливались мраком, а кровь, казалось, становилась густой, как цементный раствор.

Он уже не помнил, когда высыпался вволю. По крайней мере после того, как ушел из дома Химчуков, этого не случалось. Последние недели проходили в каком-то сумасшедшем водовороте. Часто он даже не замечал, когда кончается один день и начинается следующий. Ибо чем успешнее продвигалось дело, тем все больше забот ложилось на его плечи. Легко сказать: восстановить подполье. А попробуй собрать воедино разрозненные группы! После стольких провалов большинство руководителей групп и группок всячески избегали устанавливать какие-либо связи, боясь напороться на провокатора. Или, например, попробуй в нашпигованном гестаповцами городе найти надежную конспиративную квартиру! А где раздобыть батареи для радиоприемников, типографские шрифты, краски, бумагу, оружие, взрывчатку, деньги? Как наладить изготовление необходимых документов, распространение листовок, снабжение продуктами? А сколько еще других дел забирало сил и энергии! Суток не хватало, чтобы разрешить все эти проблемы… И Петрович с головой погрузился в них, забыв и про сон, и про отдых. Даже ближайшие друзья дивились: как только он держится на ногах?

А держала Петровича на ногах вера. Ни кошмары Дарницкого лагеря, ни Бабий яр, ни ежечасный террор не могли поколебать его уверенности в том, что народ, который вдохнул свободы, никогда не смирится с рабством. Подобно многим другим в ту лютую зиму, Петрович с трепетной надеждой ждал весны. После триумфальной победы под Москвой, после успешных боев под Тихвином и в Крыму сомнений не было: Красная Армия проверяет свои силы для могучего контрнаступления. Не сомневался он и в том, что с наступлением тепла затрещит, запылает пламенем партизанской войны земля в фашистских тылах. Но к решающему поединку нужно готовить народ своевременно, не допустить, чтобы он утратил веру, стал равнодушным к борьбе под тяжестью неслыханных пыток. Поэтому лучшие силы подполья были брошены именно на пропагандистскую работу в массах. И это скоро дало неплохие всходы.

Как будто после тяжелого сна, просыпались киевляне и принимались за святое дело. На заводах и фабриках, на бирже труда, в учреждениях, просто на улицах гитлеровцы постоянно ощущали отчаянное сопротивление тех, кого считали покоренными навечно рабами. Как поветрие, распространялся по городу саботаж. Портились станки, электромоторы, паровые котлы, подъемные краны, срывались графики движения поездов, не укладывались в сроки работы по сооружению мостов через Днепр, выходили из строя водопровод и электростанции. А в канун Нового года Киев осветили зарева: неизвестные патриоты, узнав из листовок об отвратительной лжи со сбором теплых вещей, за одну ночь испепелили приемные пункты в четырех районах. «Это и есть самая высокая награда за наши нелегкие труды, — радовался Петрович. — Главное, что люди верят нам. И самая святая наша задача — укреплять эту веру, полностью овладеть мыслями и настроениями масс…»

Однако вскоре он вынужден был подумать о своем здоровье. Все чаще темнело в глазах. Впервые это началось на Куреневке, в мрачном и грязном полуподвале, где помещалась частная столовая. Один из связистов узнал от Платона Березанского, что именно там зарабатывает себе на прожитье тот, кто возглавлял разветвленную сеть подпольных молодежных групп, действовавших под именем «Факел». О «факельщиках» в городе ходило много слухов: все крупнейшие диверсии приписывались именно им. Отношение киевлян к «Факелу» было двоякое: одни восхищались его отвагой и изобретательностью, другие сваливали на него вину за расстрелы ни в чем не повинных заложников, Петрович уже давно искал связи с молодыми мстителями, чтобы скоординировать работу, объединить усилия. Однако ни одна из попыток не имела успеха. Руководитель «Факела» упорно избегал встречи с посланцами горкома партии.

Однако Петрович не терял надежды. Узнав наконец о местопребывании неуловимого сообщника, он решил сам пойти к нему. Разыскал столовую, заказал два стакана бурой жидкости, именуемой чаем, и стал присматриваться. Вечерело. Помещение постепенно пустело, и Петрович был уверен, что легко заприметит нужного человека. И он действительно заприметил одного паренька. И чуть не задохнулся от радости — это был не кто иной, как бывший работник горкома комсомола Иван Кушниренко. Петрович мало знал Кушниренко — встречал несколько раз под Витой-Почтовой на окопах, но ни на минуту не усомнился, что это и есть таинственный вожак «Факела». Почувствовал, как что-то тяжелое-тяжелое свалилось с плеч. Но в тот же миг в глазах потемнело — он как будто бы погрузился в густую смолистую ночь. Это продолжалось недолго. Но когда он очнулся, Кушниренко в столовой уже не было. И сколько он его ни ждал, тот не появлялся. И на следующий день не дождался. Как позже оказалось, Иван по неизвестным причинам оставил там работу и исчез.