Золотые ворота. Черное солнце - [246]

Длинная речь Ритце надоела слушателям, и они с благодарностью скрестили взгляды на Квитцрау, который, воспользовавшись короткой паузой, заговорил приподнято, не без легко ощутимой иронии:

— Дорогой генерал, трудно было бы преуменьшить ваши заслуги. Вы действительно умело заложили надежные основы нового порядка в этом краю. Наше дело лишь продолжить и развить достигнутые успехи. Вы можете уезжать отсюда совершенно спокойно: для каждого из нас наивысшим законом являются слова рейхсмаршала Геринга: «Вы должны быть на Востоке легавыми псами. Все, в чем нуждается немецкий народ, должно быть молниеносно добыто на Востоке и доставлено в Германию…» И мы добудем все, чего бы это нам ни стоило! Отныне тысячелетний рейх ни в чем не будет испытывать нужды. И я прошу, господа, выпить за счастливый путь и новые успехи нашего генерала!..

Этот тост прозвучал как сигнал: пора кончать банкет! Гости стали откланиваться. Скоро в зале остались только Рехер, Квитцрау и Эбергард. Они тоже поспешили бы убраться отсюда, если бы Ритце не задержал их. В порыве пьяной откровенности генерал стал вдруг жаловаться заплетающимся языком на свое одиночество:

— Вы даже представить себе не можете, как это тяжело. Другие получают письма, поздравления… Вот я генерал, достиг, так сказать, всего, а думаете, я счастлив? Нет, я совсем не счастлив. У меня нет той, которая разделила бы со мною…

— Так за чем же дело стало? Разве нельзя подыскать пару?

— О, у меня уже есть на примете… Но она…

— Не будьте пессимистом, генерал, смелость прежде всего.

— Да, да, здесь нужна смелость. — Ритце молодцевато опрокинул бокал, опустился на своевременно подставленное адъютантом кресло. И сразу же заснул.

…Когда он раскрыл глаза, солнце уже заглядывало в нижнюю часть окна. Короткий зимний день — последний день 1941 года — догорал ясно и тихо. В голове у генерала тоже было ясно. Хмель прошел, осталась только иссушающая жажда. Ритце понимал, что питьем ее не загасить. Уже несколько недель испытывал он ее. В ветреный слякотный вечер, когда он, усталый от тяжелых мыслей и угнетенный дурными предчувствиями, с закрытыми глазами слушал Девятую сонату Бетховена, закралась в душу эта томительная жажда. И всегда оживала, как только взгляд его падал на нежные девичьи пальцы, ласково касавшиеся белых прохладных клавиш. Много, очень много женщин встречалось Ритце на его пути, но ни одна не вызывала подобных чувств. И вдруг здесь, в Киеве, среди крови и руин, встретил он девушку, которая не только очищала его душу от неосознанного страха, но и наполняла его тело пьянящим желанием. Легкий морозец пробежал по лопаткам, когда он подумал, что скоро придется расстаться с этой чародейкой…

Позвал адъютанта. Отправились на Печерск. Ритце прошел прямо к Крутоярам. Раньше он заходил, как правило, в гражданской одежде. А тут — генеральский мундир. Честно говоря, она никогда не подозревала, что ее частый гость — генерал.

Не говоря ни слова, Ритце вынул из кармана подаренную ему Гальтерманном золотую подковку и протянул Светлане:

— Окажите мне такую любезность, примите на счастье. У меня на родине перед Новым годом принято дарить красивым фрейлейн самые драгоценные вещи.

Минута колебания — она взяла подковку.

— Не знаю, как вас благодарить… Присядьте.

Фон Ритце с удовольствием устроился в кресле-качалке. Он мог бы часами сидеть в этой комнате, именно здесь обретал он душевный покой.

— Как вы думаете встречать Новый год?

— Конечно, с родителями.

— А вы не побрезговали бы моим обществом? Я хотел бы пригласить вас…

— Нет, нет, я никуда не собираюсь идти…

— Идти?.. Мы поедем. И встретим Новый год где-нибудь на лоне природы. Вы получите хорошее вознаграждение — последний пейзаж сорок первого года.

— Это так внезапно… Я совсем не готова к прогулке.

Длительное молчание.

— А я так надеялся… — он заговорил горячо и нетерпеливо. — Понимаете, я хотел сказать вам сегодня такие вещи… Вы даже не представляете себе, что я хочу сказать!

Какое-то время она еще колебалась. Потом спокойно сказала:

— Хорошо, я принимаю ваше приглашение. Едем…

V

— Петрович, беда!

— Что случилось?

— Студентка провалилась.

— Арестовали?

— Обошлось. Сейчас она в группе Пушкаря. Скрывается.

— А что же произошло?

— Она генерала порешила. В новогоднюю ночь…

— Генерала? Какого генерала?

— Новоиспеченного… Ну, того самого Ритце, который к ней ходил. Только перед Новым годом ему этот чин присвоили. Наверное, на радостях выпил и решил… Сам понимаешь, что решил. Пригласил ее прокатиться вдоль Днепра, а возле Выдубецкого монастыря остановил машину и… Одним словом, она его генеральским кортиком! А потом — к Пушкарю. Было темно, и ей удалось благополучно добраться.

— А шофер или адъютант как же?

— Генерал с собой никого не брал.

— Что с машиной?

— Все в порядке. Пушкарь сразу же махнул с хлопцами к монастырю и спрятал концы в воду. Разогнали машину и — в Днепр. Вместе с трупом этого Ритце… Около взорванного моста еще и полынья не замерзла.

— Молодцы! О родителях ее ничего не известно? Арестовали их?

— Неизвестно. Пушкарь пока боится туда сунуться. Чтобы в засаду не попасть.

— Правильно делает. Дом этот, безусловно, под наблюдением. Главное сейчас — и знака не подавать, что нам что-нибудь известно об этом событии. Даже в том районе никто из наших не должен появляться. Я уверен, гестапо всю агентуру на ноги поставило, чтобы напасть хоть на тень от следа. Фон Ритце — большая шишка, его смертью, безусловно, заинтересуются в Берлине. Надо ждать «гостей» от самого Гиммлера… Передай Пушкарю, пусть доведет до сведения всех руководителей групп на Печерске, что с сего дня вступает в действие приказ «Ц». Запомни: приказ «Ц». О существовании Студентки никто не должен знать. А мы подумаем, как быть дальше. За указаниями придешь через два дня. Встреча в «Лисьей норе».