Золотые ворота. Черное солнце - [10]

— Люстру! — коротко приказал ей профессор.

Старушка послушно подошла к каменному богу, нажала на выключатель. Шнипенко чуть заметно кивнул ей головой, наверное давая этим понять, что ее миссия окончилась, и женщина, словно тень, бесшумно исчезла за дверью.

Глядя вслед бессловесной старушке, Андрей вдруг ощутил какую-то острую вину перед ней; его жег стыд за своего учителя, который так холодно, так бездушно в присутствии чужих людей обошелся с самым родным ему человеком. И, несмотря на яркий свет люстры, профессорский кабинет вдруг показался юноше еще более мрачным и непривлекательным. Пожалуй, такое чувство овладело и его однокурсниками, потому что, как ни старались профессор и Кушниренко, а разговор что-то не клеился.

Когда уже пили кофе, Роман Трофимович вдруг спохватился:

— Простите, а почему я не вижу… Ну, студента, которому я поставил отличную отметку?

— Химчука? — спросил кто-то.

— Да, именно Химчука.

Только теперь третьекурсники заметили, что среди них и вправду нет Олеся. А ведь он не мог не слышать приглашения Шнипенко!

— Жаль. А мне так хотелось познакомиться с ним поближе. Интересный юноша! В его годы — и такие знания, такое понимание сути вещей…

— Да он у нас самый нудный зубрила, — неожиданно, совсем неожиданно вырвалось у Кушниренко.

— О нет, уважаемый, — профессор осуждающим взглядом скользнул по лицу Ивана. — Зубрил я перевидал на своем веку предостаточно, а вот такого мышления у студента, поверьте, не встречал. И вообще ваш курс, должен сказать, особенный. Я возлагаю на него большие надежды. И работать с такой талантливой молодежью — это, знаете ли, для меня самая большая отрада…

Торжественно, не торопясь, он, к удивлению присутствующих, стал щедро расхваливать трудолюбивую и пытливую современную студенческую молодежь, а особенно Олеся Химчука. И никто не догадывался, что эти похвалы, словно бритвой, резали сердце Кушниренко. Он не то чтобы не соглашался с профессором, а просто не мог терпеть, когда в его присутствии внимание общества было обращено не к нему, а к кому-либо другому. Поэтому, как только Шнипенко сделал небольшую паузу, Иван сразу же затараторил:

— Роман Трофимович, а не кажется ли вам, что механически усвоить духовные богатства предшественников не такая уж и большая заслуга для студентов? — Он всегда стремился высказываться по-книжному красиво и не очень сокрушался, что его мысли уже высказаны кем-то до него и давно известны собеседникам. — Это, я бы сказал, наш государственный долг. Иное дело, во имя чего эти богатства усваиваются. Одни учатся, к примеру, для того чтобы потом передать приобретенные знания трудящимся массам, а для других наука — лишь мощеная дорога к славе и собственному благополучию.

— Погодите, погодите… И это говорите вы, староста курса? — профессор то ли от удивления, то ли от неожиданности даже сорвал очки с переносицы. — Поверьте, не ожидал. Отдать знания трудящимся массам… А что же вы, уважаемый, отдадите, коли сами будете иметь лишь наспех собранные вершки, а не корешки? Я спрашиваю: какая польза будет от такой отдачи? Нет, безденежный нищему не опора. Чтобы что-то кому-то постоянно отдавать, надо много иметь, а чтобы много иметь, надо годами работать или, как вы выразились, «механически» усваивать духовные ценности прошлого. Сейчас человечество достигло такого уровня, что на ликбезовщине никуда не уедешь. Будущее за тем народом, который сумеет воспитать могучий отряд всесторонне и глубоко образованной интеллигенции. Поэтому лично для меня самой прекрасной чертой молодого человека является способность к усвоению духовных богатств, накопленных историей человечества.

Кушниренко несколько раз порывался возразить профессору, хотя и понимал, что возражать, в сущности, нечего. Если бы тут не было однокурсников, он конечно же согласился бы со всеми утверждениями Феодала, но получить такую пощечину в присутствии почти половины группы…

— Простите, Роман Трофимович, но я и тут не полностью с вами согласен, — улучив момент, начал он с улыбочкой на губах, хотя улыбочка та была довольно ядовитой. — По-вашему, малограмотный русский пролетариат, который совершил величайшую в истории революцию…

— Погодите! — уже не скрывая гнева, оборвал его Шнипенко. — Это же подлый прием! Да бог с вами… Лучше скажите: что лично вы больше всего цените в человеке?

— Настойчивость, железную волю в достижении большой цели.

— А вы? — обратился профессор сразу ко всем студентам, чтобы и их как-то вовлечь в разговор.

Этот до наивности простой и обыденный вопрос оказался для юношества настолько неожиданным, что никто из присутствующих не смог так сразу ответить на него. Действительно, каждый из них по-своему судил о людях, но каким критерием при этом руководствовался, сказать с ходу не мог. И только через некоторое время послышались ответы:

— Честность и простоту.

— Ум и вдохновение.

— Красоту в помыслах, в поведении, во внешности!

— Способность сеять разумное, доброе, вечное.

— Справедливость, человечность, доброту!

— Преданность Родине!

— Жажду знаний, поиск новых решений…

Ответили и сами удивились, с какой разной меркой подходят они к оценке человека.