Золотые века [Рассказы] - [77]

Подставкой манекену служит круглый деревянный диск, который соединен с туловищем шестом, на который оно посажено, как на кол. Движется женщина-манекен подобно шахматным фигурам, подчиняясь какой-то неизвестной высшей силе. Хозяйке дома следует только подчиняться ей с презрением и идти по намеченному маршруту, который не исключает даже самоубийства, как конечной цели. Она собирается шить и не может, идет на кухню и не может готовить, хочет развесить белье, но и это ей не удается. Тогда женщина начинает все снова: садится шить, но не находит своих рук — смотрит оторопело на нитки и наперсток, не жалуясь и не имея возможности думать; потом идет на кухню, где ей не удается разжечь огонь в плите из-за отсутствия конечностей. И так весь день, который не является днем, и всю ночь, которую нельзя назвать ночью. Пугалу живется не легче. Она одинока, а чучело является жертвой своих пристрастий. Хозяин дома курит. Немного, но курит, когда ему это удается, обжигая щетину щетки, из которой сделаны его ручищи. Движения бедняги неловки, он затягивается дымом, и серые клубы вылетают через дырочки в его деревянном остове, проделанные древоточцами. Я не раз заставал это существо за действиями, которые можно было бы назвать непристойными, если бы они не были столь карикатурными. Мне доводилось видеть, как он наваливался на жену-манекен, которая проявляет равнодушие суки под кобелем, и пытается втиснуть свой несуществующий член в исчезнувшее влагалище. Эти эпизоды нельзя назвать сценами насилия прежде всего потому, что он не назвал бы так свои действия, а она не считает, что страдает от них. Я заливаюсь лаем, но на меня не обращают внимания. Здесь ничему не придается значения, все здесь бессмысленно. Но, вопреки вашим возможным догадкам, и это тоже не самый страшный их грех. Я вам открою его потом, непременно открою.

Теперь, когда все они умерли, в их доме собирается столько гостей, сколько они не принимали при жизни. Движимые любопытством, свойственным возрасту, ребятишки прибегают к мрачному старому дому, где, как говорят, утверждают и шутят, живут привидения. Невежды думают, что привидения бестелесны и живут в домах и в предметах, но на самом деле привидения просто становятся домами, предметами и телами. Старый полуразрушенный дом привлекает ребят, потому что внушает им страх. Они приходят не для того, чтобы увидеть привидения, им просто хочется испытать страх. Ватага ребятишек появляется ночью, и силуэт дома пугает их. Точно так же нас тревожит вид леса после пожара или торчащая на середине водохранилища верхушка колокольни: наше беспокойство связано, скорее, с тем чувством, которое мы испытываем в душе, чем с пейзажем, открывающимся перед нашими глазами, ведь никакого вреда он нам причинить не может. Еще и сегодня дом окружают нестройные ряды кукурузы. Пыль, подобная цементной, оседает на листьях и душит их, покрывая яркую зелень серой пеленой. Одни растения уже погибли, другие надломились и склонились к земле, напоминая собой изрешеченных картечью солдат. Под порывами ветра растения трутся друг о друга, и длинные кукурузные листья издают звук шпаг, вынимаемых из ножен, — этого совершенно достаточно для того, чтобы человека проняла дрожь. Потом глазу открываются натянутые перед домом ряды проволоки, на которой при жизни жена-манекен развешивала белье, — теперь она провисла и заржавела. Неподалеку — так и не растаявший снеговик с давно сгнившей и искривившейся морковкой вместо носа. Видны даже сорняки, буйно растущие на крыше. Над домом в небе неизменно висит стареющая луна — может быть, это тоже необычное явление или просто мираж, который преследует нас? Вся картина в целом не кажется опасной, это лишь печальный образ запустения. Но когда ребятишки хотят найти страх, они обнаруживают привидения. Они не только имеют полное право, но даже обязаны разнести по всей округе страшные вести о колышущемся пламени свечей, о нетающих снеговиках, разгуливающих по дому манекенах и злобных пугалах. На меня, простого пса, они не обращают никакого внимания, когда я слежу за ними; кажется, что они никогда не видели ничего, кроме зловещей тени. Пугало колышется слегка и чуть подрагивает, словно под напором несуществующего ветра, оно не способно броситься за ними вдогонку. Нет, обитатели дома совершали разные грехи, но никогда не пугали чужих детей. Ребятишки отступают и бросаются наутек. Естественно, никто из взрослых им не верит. Любопытный факт: раньше люди не желали видеть в нас живых мертвецов — они могли выбирать между ненавистью и презрением к нам или просто нежеланием с нами встречаться, а теперь никто не верит, что мы живем после смерти. Однако оставим эти рассуждения и раскроем наконец тайну.

Их грех состоит не в том, что они прожили жизнь как мертвецы, и не в том, что они согрешили против жизни. Нет, нет. Их грех из разряда тех, которые не могут быть прощены: о прощении надо молить, а человек, не отдающий себе отчета в том, что грешит, не может ни у кого и ни у чего просить прощения. Их неискупимый грех — скудоумие. Это самый тяжелый грех, и стоит он всех остальных вместе взятых. И вот наказание.