Золотые купола - [79]
«К чему я ему всё это говорю?» – ловил он себя на мысли.
– Не чудо ли? Спрашиваю я тебя. Тлела боками, а устояла.
– Хе-хе! – смеялся Пассажир. – Какое же тут чудо! Повезло лавке. Пожарче случись, и она полыхнула бы. Вы старики такие интересные, всё в чудеса верите.
– Не чудо ли? – совсем осерчал Степаныч. В спор бесполезный кинулся. – Пять святых с махонького клочка землицы уральской. Где ты такого видал? Да сюда с верой люд с самого Киева пешком ходил, не по одной паре лаптей стаптывали, со всей России шли! – кипел он.
– У-у-у! – слышал Степаныч в ответ, – когда это было, – безразличие пассажира заводило, подобно детонатору. Вот-вот сдетонирует. – Слухи и бредни всё. Из века в век сарафанили языком. Почему тогда, ты мне дед ответь, в наше время святых нет. А я тебе отвечу. Да потому, что в наше время мозги трудней пудрить. Телевизор… Интернет… Газеты… Всё на виду. Век информатики. Любое ваше чудо можно проверить и доказать, что никакое это вовсе не чудо. Враньё… И доказывают. Предки сами придумали и сами же поверили. Через поколения сказки передавали. Нет чудес! Их чтоб вас малограмотных за нос водить и управлять вами безграмотными придумали. Нет чудес!
– Есть! – зло бросил Степаныч.
Степаныч хотел рассказать об одной женщине. Она сейчас в городе живёт. Великой души человек! Большой души человеческой баба! Святой её никто не считает. По-соседски кто за луком иль спичками разжиться забежит. Кто просто поболтать. Русская баба. Бывает, с кем и поругается. Не без этого. Так фольклором наподдаёт, мало не покажется. Но тот, кто её историю знает, тот в первый раз даже теряется. Верить ли, не верить ли. Правда ли. Святой души человек! А так – просто баба! Хочется верить – ещё такие есть, не одна она. Для Степаныча она всегда являлась сотворённым чудом. Кто знал её, похоже думал. Про себя, не желанием сменным показаться. Хотел он о ней рассказать, да передумал. Толк в этом не видел. Как представил, как вот это «хе-хе» осквернит дорогое, так его передёрнуло.
Сдетонировало:
– Ждут ли тебя мощи нетленные человека, что нёс веру и помощь бедному люду, мощи того, кто шил одежды бедняку и денег не брал, уходил, не пришив только последнюю пуговицу или не сделав последний стежок, такой, который любой сам мог сделать, уходил, пообещав назавтра вернуться доделать и не возвращался. Хотят ли они видеть твою пьяную харю! Попроведать он приехал! Клониться к ним добрый человек едет. Проведывальщик! – Степаныч съехал на обочину и приказал: – Выходи!!
Пассажир заёрзал.
– Ты чё, дед? – не ожидал он такой прыти от молчавшего доселе Степаныча. – Пошутил я, – не хотел он идти дальше пешком.
Как раз на половине пути встал Степаныч.
– Выходи! – Твёрдо приказывал он.
Не впервой Степаныч возил неприятных пассажиров. Впервой высаживал. Не сдержался. Многие не с тем умыслом едут. Скромнее правда. С любопытством. Этот совсем тяжелый какой-то. Пусть едут. Здешний дух в другие места с собой привезут. Возле себя подержут… Выветрится… Хоть сколько-то подержут. Месяц… День… Час… Этот? Пьяный же. Куда его?! Путался Степаныч. Осерчал он от ухмылки, которую мог увидеть в ответ на рассказ, который хотел было уже рассказать. Может, зря… Веру бы увидел и то штришок добрый на его сердце, хоть маленький, да вдруг задумается… Да будет. Сделано…
Пассажир вышел, психом хлопнув дверью. Денег не предложил. Степаныч бы их и не взял. Такие деньги впрок не пойдут. Не верил Степаныч, что деньги не пахнут. Пахнут, ещё как пахнут! Не раз он это говаривал.
– Чё откуда берётся?! – рванул он своего жигулёнка с места.Старик сидел, вытирал платком глаза. Этот совсем душу растеребил. Куда ж его?
Асфальт не торопливо подстилалось под колёса.
«Чё откуда берётся?!»
– У меня переночуешь, – сказал он старику, – ночью детишек встретим и экскурсию я тебе лучше всякого экскурсовода расскажу, – и чтоб старик совсем не беспокоился, добавил: – Не горюй, дед, решим твою проблему, много не возьму.
Старик всё же засомневался… Не в цене. В другом…
– А выдюжишь? – склонился он вперёд и снизу вверх заглядывал в глаза Степаныча. – Кскурсию справную дашь?
Удовлетворённый молчаливым ответом, выразившимся всезнающей улыбкой, пассажир уже в поднявшемся настроении стал размышлять:
– За ночлег благодарствую, экономия, тебе деньжонки полезнее станутся. Семьдесят вёрст, говоришь, ехать нужно? С тобой тоже не прогадаю… – Он снова засомневался: – Но пояснишь ли всё, сможешь? Правильно будет, коль соглашусь?
– И не сомневайся даже! – радостно воскликнул Степаныч. Радовался он, что завтрашний день без работы не будет, и ещё тому, да как-то по детски – сэкономленным стариковским деньгам. Глянулся старик Степанычу. Тут любой местный горожанин сызмальства историю лучше всякого учёного экскурсовода рассказать может, да поинтересней расскажет. Тут как-то случай был, – рассмеялся он. – Экскурсоводша молоденькая такое загнула: хош стой, хош падай. Она говорит: в месте, где обитал Семион, в Меркушино – Христа распяли. Те, кто до этого в экскурсии были, у виска пальцами покрутили и слушать дальше перестали. Вот и смотри, что они тебе в следующий раз расскажут. Где только их учат? Чё откуда берётся?! Весь город смеялся.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.