Золотые купола - [36]

Карты для Михалыча – средство существования, работа, чем он кормит и одевает себя. Он сидел, пил кофе и ждал, когда он приступит к этой своей работе. Подобно токарю перед сменой: в восемь начнётся смена, он возьмёт болванку, превратит её в полезную деталь, получит за работу деньги, закончится смена, придёт домой, обернётся в тёплый халат, включит лёгкую музыку, потом посмотрит что-то по телевизору, примет ванну и ляжет спать. Беззаботный сегодняшний вечер его на сей момент интересовал больше, чем предстоящие ближайшие два часа. Немножко удивляло безразличие, сквозившее из парня. Осмелившиеся бросить вызов ему обычно вели себя несколько по-иному. Возбуждённую кровь они скрывали под маской напускной бравады и беспечности. Как правило, это им было несвойственно и выдавало их. Этот же на удивление спокоен и любопытен. Про второго мужчину Михалыч слышал много. С ним его ничего не связывает, и связывать не будет. Потому интереса к нему он не проявлял.

Михалыч так же был не один. Как всегда его сопровождал угрюмый молодой человек со щербатым лицом. За всё время тот не обронил не одного слова и казался глухонемым. Короткими фразами обговорили первые ставки. Каждый, кто был намерен сесть за карточный стол, показал, что необходимая наличность находится при нём. Во избежание игры краплёными картами, нарезали десяток бумажных листочков, написали на них магазины, в которых есть в продаже карты, и вытянули один из них по жребию. После этого Алексей с угрюмым спутником Степаныча быстро съездили на такси и купили несколько колод.

Необходимые приготовления были закончены. Все четверо скрылись за дверями одной из кабинок.

Игра началась.

На столе появились ставки. Раздали карты. Первый банк взял Холодов.

Угрюмый из глухонемого превратился в статую. Он сидел, даже и не шевелясь.

Алексей же с первой минуты игры был слегка озадачен. Не к добру… Роились мысли. Коварство игры ему известно: завлечь… заманить… Возбудить бесконтрольный азарт… Заставить ошибаться… Не к добру… Не к добру!

Второй банк так же был за Холодовым.

Михалыч раздал очередную игру. Поднял карты, посмотрел и положил их обратно на стол. Холоднокровию обоих можно было только позавидовать.

Третий банк забрал Холодов.

Алексей забеспокоился. Что он делает? Так нельзя! Тактика игры, которую применял Михалыч, сыграет злую штуку с Дмитрием. Холодов горяч, проигрывать не в его характере. Он сам его учил: не выходи на ринг проигрывать. С каждой раздачей банк на столе всё больше и больше. Михалычу только забрать один из них. И почва уйдёт из под ног Холодова. Банк достиг уже такого размера, что отдай его, и ставить будет нечего. Смысла проигрывать для Михалыча уже не было. Но Алексей этого не замечал. Холодов безумно ставит все деньги, которые только что выиграл. «Нельзя… Нельзя…» – твердил Алексей про себя.

Спокойствие Михалыча совсем обескураживало. «Он знает, что делает», – уверен был Алексей.

Между тем, теперь уже Михалыч примерил себе маску. За напускным спокойствием им овладело смятение. Ни в одной сдаче он не смог понять, на чём играет Холодов. Смятение оттого, что не ожидал. С каждой новой игрой он тешил себя надеждой, что вот сейчас он обязательно разберётся и бездумно соглашался на любые ставки. Но догадка была закрыта от него на крепкий замок.

Холодов действительно знал секрет. В той игре, случившейся в транзитной камере, старый вор и поведал его Холодову…

…Как Холодов тогда ни старался, какие только ухищрения не применял… Он знал их много. И детские хитрости, подобные той, от которой возникла конфликтная ситуация в камере, и вполне серьёзные: получать нужную карту при растасовке. Умел менять движение карты из прикупа путём отдачи вроде важной взятки. Ничего не помогало! В нужный момент карта волшебным образом оказывалась в руках старого вора. Так не должно было быть, но так было. Ставка на кону плёвая – чай, сигареты. Дело в другом… Дело принципа. И ещё… Нависал спрос… Спрос за карты в тюрьме – дело не шуточное.

Игра шла час.

Неожиданно старый вор сгрёб карты и объявил:

– Игра окончена.

Если это конец игры, то он объявляется заранее. И не так, когда даже в прикупе оставалось ещё полколоды. Для Холодова действия вора были полной неожиданностью. К тому же отыграться он не сумел. В недоумении он уставился на вора.

– Тебе и не отыграться, – усмехнувшись, сказал вор.

Холодов сидел перед ним, скрестив под собой ноги по-турецки.

– Не понимаю, – вопрошающе смотрел он на него.

– И не поймёшь, – с издёвкой говорил вор. – У меня не сможет выиграть ни один из играющих.

– Может быть, – с сомнением соглашался Холодов, – вопрос во мне, а не в том, как ты можешь играть.

Прямолинейность, с которой говорил Дмитрий, понравилась вору.

Слово коронованного вора в стенах заключения не оспаривается. Как он скажет, так и будет. Дмитрий нарушил неписаные законы, он ясно понимал это, и не ждал для себя снисхождений.

– Я владею маленьким секретом, – вор помолчал немного и начал с другого: – Когда-то, очень-очень давно, мне пришлось повлиять на судьбу одного математика. Сидел он по политической статье. Политические жили в одних бараках, уголовники – в других. Если и соприкасались, то только на производстве. Вот там всё и произошло. Уголовников редко кто навещал. У него что – ни родины, ни флага. Передач и посылок почти не было. К политическим же всегда что-то приходило. Были, конечно, без права переписки, но не все. И потому у них всегда можно было чем-то разжиться. Одежонкой, едой, мылом. Зеку ведь много не надо – помыться, поесть и не замёрзнуть. С этим и коротаешь годы заключения. Но это ж надо добыть! Тут магазинов нет. Отобрать – нельзя, украсть в тюрьме – самое позорное, сам знаешь, что за это может быть… Могут и опустить! Карты – одно спасение. Узнают уголовнички, кого из политических на воле не забывают, затянут на производстве его или его дружка за карточный стол, обдерут, как липку, загонят в долги – тут тебе и еда, и мыло, и одежда. И общак пополнился.