Золотые эполеты - [9]

Петушиные зори не погасли…

После ужина Кондрат с матерью ушел в свой флигелек, а Богдана осталась в усадьбе. Для нее, по распоряжению Натальи Александровны, выделили уютную комнату.

Прощаясь с женихом, невеста грустно вздохнула и посетовала, что им, видно, не суждено более встречаться, как раньше. И пояснила:

— Как тогда, на петушиных зорьках…

— А помнишь, как ты боялась, что увидят, осудят люди…

— Я все помню, — ответила она. — Все… И как сердце замирало, что соседи подсмотрят и сплетню пустят, и что батька увидит, прибьет.

Этот разговор как бы закрепил близость между Богданой и Кондратом. Теперь, когда они были уже помолвлены, их отношения по-прежнему оставались сердечными. Им все труднее было расставаться, а желание видеться каждый день стало для них потребностью… Особенно для Кондрата. Он с самого рассвета до поздней ночи помогал хозяину огромного имения. Вел отчетность материальных затрат, экономические расчеты, чертил эскизы новых ирригационных сооружений, сельскохозяйственных построек, налаживал и ремонтировал как механик инвентарь, руководил работами по лесонасаждению, земледелию. Словом, выполнял обязанности то механика, то агронома, то бухгалтера и являлся как бы правой рукой Скаржинского.

Времени для встреч с невестой почти не оставалось. Все же Кондрат умудрялся выкраивать часок-другой. Часто верхом на лошади мчался на свидание с невестой за десять, за пятнадцать верст. Лошадь у него рослая, выносливая — кобыла золотистой масти, из породы бельгийских битюгов-тяжеловозов. Ее подобрал ему, по его комплекции, Виктор Петрович, назвав кобылу в шутку за ее массивность именем коня древнегреческого царя Александра Македонского — Буцефалом. На этой кобыле Кондрат галопом влетал в ворота усадьбы и останавливал ее у самого входа в дом, выпрыгивал из седла, бежал к своему флигельку. Там его ожидала истомленная разлукой Богдана. Она встречала его объятиями, потного от бешеной скачки, покрытого дорожной пылью.

Если Кондрат появлялся в присутствии своей матери Елены, она деликатно выходила в другую комнату, чтобы влюбленные могли наедине поговорить друг с другом.

Впрочем, они почти никогда о делах и не разговаривали по той причине, что у них для этого просто не хватало времени. Они его тратили на поцелуи, объятия, ласки, а в перерыве между ними молча смотрели в глаза друг другу. Такими безмолвными беседами они могли заниматься бесконечно.

Поведение влюбленных стало тревожить Виктора Петровича. Кондрату скоро надо было ехать в Одессу, чтобы заканчивать там учебу в школе механиков. А перед началом занятий Скаржинский хотел свозить своего воспитанника в Петербург и заграницу ознакомить с новинками техники. Предстоящая разлука ужасала влюбленных, особенно невесту. Как только заходил разговор, что ей необходимо ненадолго расстаться с Кондратам, она начинала плакать и говорить, что не перенесет разлуки с ним. И первоначальное намерение Скаржинского взять в Одессу Богдану после серьезных раздумий было отвергнуто. Он понял, что Богдана, если отправится с Кондратом, будет не вдохновлять его в занятиях, требующих много внимания, прилежания и сил, а лишь мешать.

Решение

Придя к такому выводу, Виктор Петрович попытался уговорить влюбленных расстаться на время учебы Кондрата в Одессе. Но убедился, что они на это не согласны. Тогда он посоветовался со своей женой и с матерью Кондрата Еленой. Обе женщины пришли ему на помощь. Наталья Александровна, наблюдая, как томится Богдана, часами ожидая Кондрата, приохотила ее к чтению книг и изучению французского языка. Затем убедила ее, что если она хочет быть достойной женой Кондрата, человека воспитанного и образованного, то ей тоже необходимо кое-чему поучиться.

— Да, кое-чему, — повторила Наталья Александровна, и Богдана поняла всю значимость этого деликатного «кое-чему».

Поняла, что оно заключало не только умение «держаться» в сословии господ, не прощающих промахов в неписаных правилах поведения благовоспитанного общества, но и приобщение к настоящей культуре. Беседы с хозяйкой усадьбы, передовой женщиной того времени, пробудили в Богдане желание обратиться к книгам, которые подбирала для нее в своей обширной библиотеке ее наставница. И Богдана приобщилась к чтению. Она стала «поглощать» литературу с жадностью человека, который долго голодал и вдруг неожиданно получил возможность удовлетворить свой аппетит. А мать Кондрата, уроженка греческой провинции, где проживало много французских и итальянских семейств, с детства знавшая их языки, стала учить свою будущую невестку разговорной речи. Такие занятия сразу заполнили все свободное время Богданы. Если раньше она томилась часами, ожидая встречи с женихом, то теперь для нее и минутки не было свободной.

Приобщение к самообразованию сделало более уравновешенными взаимоотношения влюбленных. Не то чтобы они охладели, нет. Они по-прежнему встречались, заглядывали друг другу в глаза и не могли, казалось, насмотреться, но у невесты появилась потребность делиться с женихом своими знаниями, открытиями, всем тем, что она вычитывала в книгах, узнавала в беседах с Натальей Александровной или от Елены. Молодая женщина не могла удержаться, чтобы не рассказать Кондрату о том, какие она приобрела полезные сведения. Пусть они были самые общеизвестные, пустяковые. Например, желая продемонстрировать свои достижения во французском языке, она как-то встретила Кондрата фразой: