Золотые эполеты - [21]

Сам самокат дышал огнем и паром, мелко вздрагивал от огненной силы, которая, казалось, распирала его железное чрево-котел. Кондрат сел рядом с Виктором Петровичем в коляску-вагон. Им обоим казалось, что они вручают свою жизнь чему-то совершенно неведомому. Вот плечистый, седовласый, затянутый в синюю куртку, в шапочке жокея, машинист потянул проволоку, которая шла из его кабины к похожей на самовар трубе паровоза, и тут раздался резкий, хрипловато-страшный, похожий на крик неведомого чудовища, свист, и рычаги поршней и колеса ожили, потянули кривошипный механизм, и колеса вагона дрогнули, медленно завращались.

О железном самокате, что мчит быстрее, чем самые породистые лошади, Кондрат впервые услыхал несколько лет тому назад. Слух об этом диве-дивном распространился по всей земле, волновал воображение и старых и малых. Говорили, что такой самокат железный, извергая пламя и дым, брызжет стрелами-искрами, громыхает чугунными колесами, несется по такой же, как и он сам, металлической дороге. Некоторые люди шептали, крестясь, что, мол, сам нечистый, приняв образ машины-самоката, объявился в мире. И что, пока не поздно, надобно истребить дьявольскую машину.

Кондрат, слушая такие речи, ухмылялся. Его не пугала чертова машина, а лишь вызывала интерес. В нем росло огромное желание своими глазами увидеть огненный самокат, хотя бы дотронуться до него, а то, может быть, и поездить на нем по-казачьи, лихо верхом, как на норовистом коне.

Кондрату при этом вспоминались рассказы матери о том, что его дед и отец — черноморские казаки и никогда никого не страшились, ни перед кем и ни перед чем не отступали. Он сам уже чувствовал себя по-настоящему казаком. И ничего, что возмужалость только успела пробиться чуть заметной жесткой щетиной над его верхней губой. Примерно в это время он впервые понял, как самой дорогой ему в мире стала девушка-соседка. И все, что в жизни он будет преодолевать, чего добиваться, он знал, будет связано с ней, ради нее. И что его мечта сделать что-то мужественное, славное — связана с Богданой.

Сидя вместе с Виктором Петровичем в вагоне-коляске, волнуясь, вверив свою судьбу во власть огненной машины, он вспомнил Богданку, родную, далекую и единственную.

А машина стремительно катила его со скоростью, превышающей лошадиный бег, катила без устали, дыша огнем, все дальше и дальше по чахлой петербургской равнине. И двух часов не прошло, как ее колеса одолели без малого пятьдесят верст, перенесясь от столичного вокзала к Царскому Селу.

Виктор Петрович и Кондрат не могли прийти в себя от восхищения, когда закончилось путешествие. Обратную дорогу в Петербург они проделали на том же поезде, и она даже была интересней. Теперь пассажиры уже, как говорится, пришли в себя от первых восторженных впечатлений.

Кондрат, которого Виктор Петрович снабдил рисунками, чертежами деталей, с помощью объяснений понял устройство сего механизма. Особенно восхитили его некоторые детали.

— О, как просто и в то же время хитро, — сказал он Скаржинскому. Тот ласково положил свою руку на плечо юноши.

— Над этой простотой человечество ломало голову более трех тысяч лет. Есть сведения, что первую паровую машину изобрели и построили при Юлии Цезаре в Египте, а некоторые утверждают, что и раньше. А вот нам машина эта, паровоз — как ее уже называют, нужна очень. Более, чем англичанам, немцам, французам и другим европейцам.

— Почему же это более, чем другим? — не удержался от вопроса Кондрат.

Скаржинский глянул на юношу:

— А вот подумай, почему? — и объяснил: — Да ведь страна наша огромная. Расстояния между городами у нас такие, что по неделям надо скакать на конях. Сколько бедных лошадок ежегодно загоняем в мыло — тысячи, а чугунный конь неутомим. Он и придет на смену нашим лошадям.

Кондрат уловил мысль хозяина, и от этого у него радостно дрогнуло сердце.

Как бы подкрепляя эту мысль Скаржинского, на грунтовой дороге, что шла параллельно проложенным рельсам, показалась в облаке пыли группа всадников. Это были молодые офицеры. Увидев паровоз, они перевели лошадей на галоп, видимо, желая лихо обогнать самокат. Немец-механик, ухмыляясь, щелкнул рычагом, еще более открыл заслонку и подал большую порцию пара в цилиндры. Колеса завертелись быстрее, поезд увеличил ход и стал обгонять всадников, которые, как ни пришпоривали коней, как их ни подстегивали, не могли поспеть за пыхтевшим в клубах пара железным механическим чудищем.

Механик сдернул с лысой головы свою жокейскую шапочку и помахал ею далеко отставшим раздосадованным всадникам. Потом, усиливая эффект своей победы, дал длинный гудок.

Практикум

Усталые, проголодавшиеся, пассажиры вернулись в Петербург. Выйдя из вагона, Виктор Петрович вынул из жилетного кармана часы на золотой цепочке, взглянул на них, покачал головой.

— Все приличные люди давно уже отобедали, а мы путешествовали в Царское Село и обратно, потратили на это ни больше ни меньше семи с половиной часов, проехали в два конца, туда и обратно, сто верст.

Затем Виктор Петрович доверительно сказал Кондрату:

— Ты, братец, прости меня, но я еще помучаю тебя голодом. Придется нам пройти еще по одному делу, чтобы не опоздать.