Золотые эполеты - [18]

Довольные родители Богданы, звеня серебром, покинули усадьбу, а в ушах Натальи Александровны еще долго звучал их жадный, хриплый голос: «Нам гроши треба…»

Деготь

Однако не все в Трикратах осуждали Богдану. Нашлись у нее и защитники, осудившие тех, кто под покровом ночи измарал ворота ее дома. Кто это сделал, в поселке не было тайной. Тут все знали, что подобными ночными проделками занимался кучер Яшка, или Яков Яковлевич, как он сам себя величал.

Яшка был неплохой кучер. Лошади и экипажи у него находились в отличном состоянии. Он отличался аккуратностью и трудолюбием. За эти качества Виктор Петрович ценил своего кучера. Но, пользуясь доверием и расположением хозяина, Яшка скоро заважничал, в нем развилось тщеславие, как можно прочнее втереться в доверие добряка барина, он стал ему наушничать, порой не брезговал прямой клеветой на других работников усадьбы, стараясь опорочить их в господских глазах. Этими средствами кучер пользовался, преследуя одновременно две цели: устранить возможного конкурента, набить себе цену, как особе, преданной своим господам, возвысить себя среди остальных обитателей поселка. Яшка был тщеславен в своем холуйстве, поэтому он распространял о себе слухи, как об особе, пользующейся безграничным доверием Виктора Петровича, который якобы все делал по его совету. Яшка неоднократно пытался опорочить Хурделицыных в глазах хозяев, но его попытки ни к чему не приводили.

Виктор Петрович, слушая наговоры Яшки на них, лишь смеялся и напоминал кучеру хорошую русскую поговорку, что мол, доносчику полагается «первый кнут». Не получалось у Яшки ладно и с доносами на других. Уже несколько раз барин предупреждал его, что выгонит, если тот не перестанет наушничать. Старшие Скаржинские не терпели пронырливых холуев.

Не терпели Яшку и мастеровые. Они, как только он измазал дегтем ворота, сразу признали, что это дело его рук.

— И деготь-то тот самый, чем Яшка колеса экипажа смазывает. Ведь ему-то не жалко дегтя, ведь он не его — барский, — решили в кузне.

— Зря он невесту Кондрата опаскудил, — сказал молотобоец Семен.

— Надо его, гада, проучить.

— А как проучишь? За него сам барин…

— Ну, не очень. Виктор Петрович таких не жалует. А проучить просто — морду набить и все тут. Более он не захочет такими делами заниматься, — сказал Варавий.

— Ну как это побить? Он здоровый, смотри, какая ряшка, а я хворый, — ответил Семен.

— О тебе и речи нет. Я его сам накажу, — сказал Варавий, — по-нашему, по-кузнецки.

И, бросив работу, пошел к барской усадьбе. За ним, кашляя, поплелся и Семен.

— Я тоже помогу, — сказал он. Кузнец только хмыкнул.

— Да чем ты поможешь, я сам с ним справлюсь. У меня еще силенки на это хватит.

На хозяйском дворе, возле конюшни, они увидели кучера. Варавий направился прямо к нему.

— В чем дело? — важно спросил его Яшка.

— Мне бы деготьку.

— А во что налить? Посуда есть? — спросил кучер, но, спохватившись, добавил: — Без разрешения Виктора Петровича не можем.

— А ты покажь, где он у тебя стоит. Разрешение-то есть. Где деготь-то?

— Где всегда, — Яшка показал на бочку, стоящую возле каретника.

= Идем к бочке, — грозно блеснул выцветшими глазами, Варавий. — Идем!

— Только без разрешения не могу, — почувствовал что-то неладное кучер.

Но докончить эту фразу Варавий ему не дал. Словно железными клещами, он цепко схватил Яшку за ворот и потянул к бочке. Несколько сильных затрещин окончательно лишили кучера желания сопротивляться. Он пришел в себя, когда мощная длань кузнеца окунула его лицо в деготь. Задыхаясь, фыркая, он делал нечеловеческие усилия, пытался вырваться.

— Теперь вытирайся, гад! — он протянул поданную Семеном рогожу.

Яшка, судорожно сжав рогожку, грохнулся наземь.

— Ничего, отлежится, — сказал кузнец Семену. — А мы его неплохо помыли. Может, более не будет девчат паскудить.

Несколько недель в Трикратах, смеясь, передавали, как занятный анекдот, как купал кузнец Варавий в дегте Яшку-кучера. И странное дело, смеялись над этим даже те, кто был на стороне пострадавшего. Кучер топил баню, отмывался. А поселковые остряки еще долго шутили над Яшкой. Такой оборот событий должен бы, казалось, окончательно успокоить Богдану, но самые мучительные переживания у нее были еще впереди.

Богдана

Многое было непонятно Наталье Александровне в истории Богданы, в ее отношениях с Кондратом. И странным казалось ей то, что Виктор Петрович — человек щедрый, не мелочный — проявил скупость. Не дал денег — откупного ее отцу, чтобы избавить Богданку от назойливых притязаний ее жадного родителя. Неясно, почему отложили свадьбу Богданки. Ее беспокоила тревога, которую она улавливала в поведении своей горничной, а так же ее грустная задумчивость. Последнее можно было объяснить разлукой ее с женихом, которого она, несомненно, очень любила… Что ее может тревожить?

Наталья Александровна была наблюдательным, чутким человеком, поэтому убедилась, что Богдану мучают какие-то очень серьезные мысли. Хозяйке Трикрат было искренне жаль это юное создание. О том, что эти тревоги серьезные, она не сомневалась. Ежедневно общаясь с Богданкой, убедилась в ее живом уме, способности самостоятельно и трезво рассуждать. Именно это и заставило ее, когда они однажды остались наедине, спросить Богдану: