Золотой Василёк - [30]

Казалось, счастье улыбнулось и маме и Наде. Однако тревоги никогда не оставляют человека. «На свете счастья нет, а есть покой и воля», — сказал поэт. А у Надиной мамы не было ни вольной воли, ни покоя.

Для гимназии к осени строился большой новый дом. Кто-то в нем будет жить, трудиться и учить? Вряд ли Надина мама! Она не обучалась в институте и не окончила Высших женских курсов, о которых в годы ее юности можно было только мечтать.

Вопрос о начальнице решался в городской управе. И, хотя Екатерина Николаевна, казалось, была первой кандидаткой, в управе думали иначе. Там заседали теперь важные тузы. Они разбогатели на золотых приисках и рыбных промыслах и уже не хотели, чтобы скромная народная учительница «выскочила» в начальницы гимназии — единственной в их огромном уезде. Екатерина Николаевна была горда. И чем трудней жилось, тем строже она охраняла свою душевную независимость и дорожила ею как святыней. Она знала, что в управе не встретит поддержки, и с грустью готовилась к отъезду. Прощалась с красавицей рекой, с вековым лесом и с честными, смелыми, хорошими людьми. Они ведь встречаются везде, а в таких далеких, суровых краях кажутся еще лучше и желаннее.

И в курцевском доме жизнь не осталась без перемен. Умер господин Курц. Все же он успел свое миллионное богатство перевести в германские банки. И бедные дети остались совсем одинокими. До совершеннолетия к ним был назначен опекун.

Весной одиннадцатого года, приехав на каникулы, Надя увидела флаг на шпиле Павкиного дома приспущенным: капитан «Золотого Василька» с братьями и Маней ожидались со дня на день из заграничного путешествия, куда их отправил опекун, чтобы хоть немного излечить детей от заикания.

У Лизы Фоминой умерла мать. И Лиза временно жила у Екатерины Николаевны.

Пришел июнь. Звенели таежные родники. И птицы уже вывели своих птенцов. В Надином дворе пахло смолой, тонкие стружки розовели на солнце, и свежие опилки снегом покрыли весь двор.

Надя и Лиза целыми днями суетились возле пильщиков. Бегали по настилам, приставали к плотникам.

Стук топоров, визг пил, гортанные крики китайцев пугали птенцов. А им пришла пора вылетать из гнезд. Птенцы падали с деревьев, неуклюже прыгали среди стружек и опилок и беспомощно кричали. Надя то и дело забиралась на разлатую лиственницу подсаживать галчат в гнезда.

Однажды в полдень по двору будущей гимназии шел инженер-путеец. Его белый костюм сверкал на солнце. Инженер оглядывался — нет ли поблизости кого, чтобы узнать, когда и где можно видеть начальницу. Но все русские рабочие ушли на обед, а китайцы спали в тени тут же, на стружках, подложив под голову мешки от картофеля, которые в ненастье служили им дождевиками.

Близко слышался детский звонкий голос. Инженер оглянулся, но никого не увидел. Вдруг упал со старой лиственницы толстый сучок. Инженер поднял голову — высоко на дереве среди мягких игл сидела девочка в синей матроске. Она беспечно обхватила ногами шершавый ствол и усаживала в гнездо птенца.

Галчонок топорщил крылья и отчаянно кричал. А девочка тихонечко с ним разговаривала, и голосок ее журчал, как таежный ручеек.

Инженер снял фуражку, заслоняясь от солнца, и окликнул девочку:

— Сударыня! Вы слишком высоко забрались. Не лучше ли спуститься пониже? А я помогу.

Девочка мельком взглянула вниз, склонив головку набок, ничего не ответила и, ловко перебирая ногами и руками по стволу, спустилась немного, потом ухватилась одной рукой за гибкую ветку, высвободила ноги и, оттолкнувшись от ствола, повисла в воздухе, раскачалась и прыгнула на плахи, сложенные высоким треугольником для просушки.

Инженер не успел ее разглядеть, как она уже перебралась по уступам треугольника и скрылась.

«Проказница!» — подумал он не без удовольствия.

Поравнявшись с верандой, он прочел объявление о часах приема и поднялся по ступенькам террасы.

Навстречу ему вышла полная дама средних лет. На ней было легкое серое платье из бумажного японского вуаля. Приветливое смуглое лицо и внимательные темно-карие глаза свидетельствовали о том, что она родилась не в этих северных местах.

Инженер представился:

— Курбатов Павел Георгиевич. Начальник местного порта.

Екатерина Николаевна пригласила его в гостиную. Одна дверь из гостиной выходила на стеклянную веранду, а противоположная — в столовую, посреди которой виднелся овальный обеденный стол. Екатерина Николаевна присела на мягкий диван в чехле и пригласила инженера рядом в кресло. Но Курбатов попросил разрешения постоять. Его высокая, статная фигура отражалась в трюмо. У него были небрежные и в то же время точные движения, и пленял юношеский блеск смелых, чуть насмешливых глаз. Курбатов, как многие путейцы, по традиции сохранял военную выправку. Известно, что Институт инженеров путей сообщения при Николае I входил в ведомство военных учебных заведений. Екатерина Николаевна это знала. Ей понравилось, что во всем облике инженера чувствовалась внутренняя дисциплинированность и требовательность к себе. Узнав все необходимое относительно определения дочери в гимназию, Курбатов откланялся и уже протянул руку за фуражкой — она лежала на подзеркальнике, — как взгляд его заметил в зеркале головку кудрявой девочки, той самой, что он видел на лиственнице с птицей. Девочка сидела на корточках в столовой, скрытая длинной камчатной скатертью, и, склонив голову к самому полу, вся раскрасневшаяся, сбоку разглядывала незнакомца.