Золотой тюльпан. Книга 2 - [7]

К его удивлению Елена находилась в дальнем конце длинного прилавка, на котором выстроился ряд картин. Даже с того места, где он стоял, Хендрик узнал работу. Значит, Питер ван Дорн, Елена и Алетта состояли в тайном сговоре! Хендрику показалось, что он взорвется от ярости. Решительным шагом он прошел в конец. Елена, увидев его стоящим перед картинами, залилась виноватым румянцем.

— Мастер Виссер, — запинаясь, произнесла она. — Прекрасный день сегодня, не так ли?

Вопль Хендрика заставил оглянуться людей за несколько рядов от них. Быстрым сильным движением он сбросил картины дочери на булыжник. Окружающие изумленно уставились на него, глядя, как он хватает оставшиеся полотна, намереваясь отправить их вслед за остальными. Затем, перегнувшись через прилавок, он схватил Елену за плечи и встряхнул, давая выход своему бешенству.

— Кто принес их тебе? Алетта? Или ван Дорн? Я хочу знать правду.

Две женщины, торговавшие цветами, спешили на помощь Елене.

— Отпустите ее! — сердито крикнула одна из них. — Что вы себе позволяете!

— Посмотрите, какой беспорядок вы устроили! — пронзительно выкрикнула вторая, показывая на разбросанные картины.

Хендрик не обратил на них внимания.

— Отвечай на мой вопрос, Елена!

Та ужасно перепугалась, так как его перекошенное от ярости лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее, жесткая хватка оставляла синяки на плечах.

— Спрашивайте свою дочь! А не меня! Я просто работаю здесь. В этом нет ничего плохого!

— Есть, если ты продаешь картины с неправомочной подписью!

— Вы причиняете мне боль! — От ее отчаянных попыток высвободиться, прилавок зашатался, ударился о другие, и от сотрясения кадка с розами свалилась вниз. Обе торговки встревоженно вскрикнули.

— На помощь! Здесь сумасшедший! — закричали они, пытаясь спасти от падения остальные кадки.

Кучка любопытных, собравшихся взглянуть на происшествие, подалась назад, когда трое дородных мужчин вышли из-за своих прилавков и схватили Хендрика за руки.

— Оставьте женщину в покое!

Хендрик резко отпрянул, отпустив плечи Елены. В слепой ярости он повернулся и ударил кулаком в лицо одного из мужчин, одновременно толкнув второго в грудь с такой силой, что тот повалился на глазеющую публику, добавив неразберихи и суматохи. Прежде чем третий мужчина успел схватить его, Хендрик поднял крышку прилавка и начал размахивать им из стороны в сторону. Елена зашлась пронзительным истерическим криком, когда он ринулся в ее сторону, но мужчины, сбитые им с ног, пришли в себя и бросились к нему. Хендрик снова пустил в ход кулаки, в результате завязавшейся рукопашной схватки главный цветочный ряд покосился и рухнул, и булыжник под ногами стал скользким от воды и растоптанных цветов, пока Хендрик отбивался от людей, пытавшихся задержать его, кто-то крикнул, чтобы позвали городскую стражу.

Алетта, проработав весь день над эскизами, вернулась домой в пять часов. Печальные лица встретивших ее домочадцев вызвали у девушки мрачные предчувствия. Виллем тоже был там и шепотом сообщил ей новость.

— Приготовься, Алетта, к плохому известию. Твоего отца арестовали, обвинив в нарушении общественного спокойствия.

— О, нет! Что произошло?

Не успел Виллем ответить, как Сибилла, глаза которой покраснели от слез, осуждающе выкрикнула:

— Ты еще спрашиваешь! Это все из-за твоих несчастных картин! Он разбил их вдребезги здесь и на рыночном прилавке!

Алетта не услышала, как Сибилла разразилась рыданиями, так как потрясение оказалось настолько сильным, что она лишилась чувств и упала бы на выложенный мраморными плитками пол, если бы Виллем вовремя не подхватил ее.

Шесть недель Хендрик томился в подвале одной из самых старых в городе сторожек. Он, так любивший свободу духа, тела и помыслов, считал, что вскоре утратит рассудок и умрет. Хендрик таял с каждым днем. В мрачной темнице, свет в которую проникал только через небольшое зарешеченное окошко, находилось помимо него еще двадцать человек, ожидавших суда за различные провинности. Единственным удобством являлся тонкий слой соломы на полу. Пищу приходилось покупать у охраны. Она была невкусной, и так как у него пропал аппетит, он передавал ее после пары ложек заключенным победнее, с жадностью набрасывавшимся на еду. Когда кошелек Хендрика опустел, пища продолжала поступать к нему. Это означало, что его семья или, возможно, Виллем, платят за нее. Он надеялся, что это не Людольф, так как тогда даже то немногое, что он съедал, превратилось бы в пепел во рту. Он постоянно думал о том щегле, прикованном цепью, на картине Фабрициуса, которую описала Франческа, но теперь Хендрик не считал ее пленницей, так как именно он познал сейчас истинное значение этого слова. Она могла по-прежнему рисовать каждый день, в то время как он сидел, прикованный цепью за лодыжку, на покрытом соломой полу, бессильно свесив руки с приподнятых колен. В нем не осталось больше жалости ни к кому, кроме себя самого.

Не утешало и то, что Питер не предъявлял обвинений за повреждения, нанесенные в его лавке, так как вполне хватало и того, что другие три лавочника обвинили его в нападении и побоях, что в сочетании с новым суровым законом против бунтовщиков могло привести к страшному наказанию. Его могли выставить у позорного столба перед ратушей, и весь Амстердам увидел бы его голову, высовывающуюся из деревянного раструба, и прочесть на плакате о его преступлении. Или же его проведут по улицам с вымазанной краской шеей, или в нелепо раскрашенном колпаке, что являлось символом его правонарушения. Невозможно было предсказать, с какими унижениями и бедствиями ему предстоит столкнуться. Возможно также, что его ожидает длительное тюремное заключение.