Золотой скорпион - [29]

– Будем, – тяжело вздохнула Рокотова.

Глава 19

Кузя и Тимур приготовили торжественный ужин, они были искренне рады за мать и не понимали ни смущения ее, ни недовольства. Позвонил Ильдар Каримов, поздравлял с назначением на новую должность так горячо и многословно, что Маша насторожилась: чему вдруг радуется Тимкин отец, который в силу своих восточных убеждений считал, что женщина должна в лучшем случае сидеть дома с детьми, в крайнем – работать учительницей младших классов.

Его поздравления Машу не трогали, и это ее радовало. Значит, все уже в прошлом, похоронено и забыто. Она больше не любит бывшего мужа нисколько. Время метаний и тоски по утраченному, выбора и нерешительности позади, и душа болит совсем по другому человеку. Маша даже торопилась закончить разговор с Ильдаром, потому что боялась – вдруг тот, другой, дорогой и нужный, позвонит, а у нее занят телефон. Она поспешно распрощалась с Каримовым, не стала даже договариваться о его визите к Садовскому.

Павел Иловенский не звонил. Маша весь вечер просидела около телефона и несколько раз снимала трубку, проверяла, исправен ли аппарат. Он не звонил.

Мальчишки ходили мимо нее на цыпочках, она слышала, что Тимур своей Марине звонил с мобильного, чтобы не занимать телефон. Из глаз в любую минуту готовы были закапать слезы. Он ведь еще вчера обещал, что позвонит. Еще вчера в полдень, когда она сообщила, что согласилась на должность начальника отдела. Павел был на службе, выслушал ее молча, сказал – перезвоню вечером… Вчерашний вечер прошел. И сегодняшний день. И сегодняшний вечер вот-вот подойдет к концу, да что там, он уже закончился. В половине двенадцатого Иловенский точно уже не позвонит. И надо идти спать, но сил нет оторваться от телефона, отказаться от последней надежды.

К ней подсел Кузя. Потерся подбородком о ее плечо.

– Мам, ты позвони ему сама.

– Кому?

Она хотела сделать вид, что и не ждет ничьего звонка, просто так сидит в углу дивана, отдыхает.

– Ты сама позвони Павлу Андреевичу. Что ты маешься?

– Я не маюсь. И вообще, раз он не звонит, значит, не может. Мало ли, что у него могло случиться. Я просто беспокоюсь…

– Вот и позвони. Ничего у него не случилось. Мы с Тимкой звонили Витьке. Он сказал, что Павел Андреевич в кабинете сидит, закрывшись. Наверное, тоже твоего звонка ждет. Звони давай.

– Не буду.

– Ну и сидите, как две вороны на телеграфном проводе. И чего вы такие гордые на старости лет!

Маше было так грустно, что она даже пропустила мимо ушей Кузину подколку. Парень вздохнул и обнял мать за плечи.

Член Совета Федерации Павел Андреевич Иловенский в кабинете своего загородного дома мерил шагами ковер. Пятнадцать шагов в длину, восемь в ширину, опять пятнадцать в длину, снова восемь… Ковер был большим, и кабинет – просторным, но Павлу казалось, что его заперли в одиночную камеру.

– Я уже для этого слишком стар. Я уже стар. Слишком для этого стар.

Он уже столько раз повторил и про себя и вслух эти слова, что они потеряли смысл, превратились в пустой набор звуков, от которых зубы ломило и голова гудела.

Для чего он стар? Для того, чтобы переживать о глупых выходках капризных женщин? Для того, чтобы позволить вот так бросить его? Или для того, чтобы потерять ту единственную, которую, наконец, сам Бог послал ему? А разве он ее уже потерял? Может быть, все-таки нет.

Ему почему-то все время вспоминалось, как она спит, прижавшись вся к его спине, обхватив рукой его большой живот, как дышит тепло и щекотно в его затылок, как ее ноги прижимаются к его бедрам. Она вся как будто выточена, сделана, создана для него и телом, и душой.

Ведь он уже все придумал еще в прошлом году, когда они отдыхали в Швейцарии, в маленьком шале на берегу озера Грюйер. Им было так хорошо вместе, они так понимали друг друга, были так созвучны, что Павел еще тогда решил: Маша Рокотова – единственная женщина, с которой он будет счастлив. Он решил, что увезет ее к себе в Москву, что она будет жить здесь, в этом доме, и мальчишки, если захотят, будут учиться в столице. Павел уже выяснил, как можно перевести их в московские вузы. Если не захотят, Маша будет ездить к ним в Ярославль так часто, как пожелает, он выделит ей персонального водителя. Он даже Витьке, племяннику, которому был теперь вместо отца, уже сказал, что собирается жениться на Маше. И Витька был рад, он успел подружиться и с Рокотовой, и с ее сыновьями. И матушка вздохнула и сказала: слава Богу, когда познакомилась с Машей, она сразу поняла, что намерения сына в отношении этой женщины – самые серьезные.

После смерти первой жены и сына Иловенский пустился во все тяжкие. Он не успевал запомнить имена женщин, сменявших друг друга в его постели, и не успевал протрезветь от одного застолья до другого. Ему было всего тридцать семь, когда он познакомился с Рокотовой, но она решила тогда, что ему хорошо за пятьдесят. Он очень долго не мог признаться, что любит ее, ему казалось, что Маша для него слишком хороша и недостижима. Ради нее Иловенский изменил всю свою жизнь. По Машиному совету перевез в Москву из Архангельска свою мать и племянника, оставшегося сиротой. Совсем недавно Павел думал, что жизнь обрекла его на одиночество, а теперь у него снова была семья, была уверенность, что вскоре появится жена и еще двое сыновей. Он так думал.