Золотой самолет - [7]

Завалилися бока,

шерсть клочками,

хвост – тоска.

Кастаньеты ему

в пасть,

чтоб бесславно

не пропасть.

Вышел б в круг,

преобразился:

шерсть торчком,

в глазах зарницы,

хвост поленом

между ног —

все б усвоили

урок.

Детский мир

Детский мир

не магазин игрушек,

не помпезность

речи октября.

В детстве мы любили

слушать,

танец в лужах капелек

дождя.

Ощущенье красоты

природы

с каждым вздохом

умножали мы,

и гремела музыка

с востока,

простирая к нам

свои лучи.

Запахи клубничного

раздолья

обнимали, тонкий вкус

тая.

И росинки,

девы-недотроги,

так кричали:

«Поцелуй меня!»

Шелестела за листвою

песня,

и я падал навзничь

на песок,

и тонул мой взор

в глубинах

вечность.

И порхал беспечно

мотылёк.

* * *

От раздумий до заката

прошагали два солдата.

Постучались на ночлег

в деревеньке между рек.

Им открыла баба строго:

что поделаешь, дорога

отнимает столько сил,

и лицо пот искривил.

Но наш вид всегда обманчив,

а солдат, коль жив, удачлив.

Отворились ворота,

баба статна, ещё та.

Перспективы закружили…

Всё почистили, помыли,

разложили все харчи

из котомок у печи.

Стол накрыли справный бойко.

Пригубили только-только —

слышат: в врата стук, не стук?

Открывают – пусто, друг.

Семечко

В палисадник выйдет

Настя босиком,

пусть поёт, танцует

она с огоньком.

Огонёк задорный

в глазах у неё,

мечты потаённы

парят высоко.

Птичка-невеличка

сядет на крыльцо,

пронесётся бричка —

пыль столбом, и всё…

Всё, брат, переменится,

время убежит,

не уронишь семечко —

не посеешь жизнь.

Завещание

Грубой мужицкой силой

копает народ могилу,

куда я, наверное, сгину,

и не было здесь следа.

Когда я тебя покину,

мой мир собери в корзину,

и дальше живите с миром,

забудьте зимой кручину:

нет радости без конца.

Дари тепло

Клонилося к закату

солнце-апельсин.

Уверенно, накатом

несёт тепло Гольфстрим.

Тепло из дальних далей

к высоким широтам,

чтоб слышалися вздохи

и пели киты там.

Киты не исполины,

ранимы и нежны,

они в морской пучине

как капельки росы.

Росинки-недотроги,

жемчужины Земли.

Не будьте, люди, строги:

нет точки без строки.

Выпил много вина

Выпил много вина

с шумной компанией милой,

и гулял до утра,

и планеты Земля

не покинул.

А когда из-под звёзд,

исполин,

выползло Солнце,

я решил заглянуть,

то есть залезть,

к тебе в оконце…

И провалился —

рассудок без донца!

И я пил его, пил,

находясь в утробе колодца.

Но затем чья-то рука

мне промурлыкала звонко,

и я увидел себя

с рожицей поросёнка.

* * *

Суд правый и суд Божий

судили мужика,

и небыли печальны

у правого глаза.

Скорее, излучали

они слепой восторг,

и правые венчали,

давая ему срок.

А в это время Божий

потупя взор стоял:

любил своё он чадо

и горько принимал

все слабости, пороки,

поступки и дела.

Одна работа плоти

виной всему была.

Зачем несовершенных

нас Боже сотворил?

Ужели не хватило

на совершенство сил?

Мне кажется, нащупал

я замысел Творца:

он дал нам свет и волю,

задатки мудреца

и ввергнул нас в стихию

с названьем кратким —

жизнь,

и мы в этой пучине

сами себя творим.

Кто знает, что в итоге?

Лишь правый приговор

вердикты все доводит

осужденным в упор.

Суд Божий – это тайна,

возмездие и дар.

Покуда не предстанем

не выразить финал.

* * *

Мессия не придёт:

он есть в тебе,

мой милый.

Почувствуешь его

не в выходке красивой.

Не в тумаке врагу,

а в повседневной драме.

В отпоре подлецу

и уваженью к даме.

В боях за высоту

назваться человеком.

И важно, что средь них

зиять будешь прорехой.

Добрый сон

Спустился на шарике

с неба

Петрович с цигаркой

в зубах.

Он был в нашей фирме

коллега

и рано почувствовал крах.

Теперь он сидит

на металле,

народ пилит с ним

миллион.

Ещё не представлен

к награде,

но всё равно —

добрый сон.

Гадкий утёнок

Рука болит —

такая скука.

Я бы зашёл

к тебе без стука.

Водички скушал,

снял пиджак

и лёг вздремнуть

совсем не так.

На память

краешек своей,

подальше от

чужих людей,

что не смогли

меня принять.

Понять – не в карты

поиграть.

Не ощипать

полёт гусей,

парящих

в юности моей,

и гогот пеньем

не назвать,

пока гусям

родным не стать.

* * *

Ошибаться имею право:

без ошибок вымысел жизнь.

От ошибок Земля не страдала,

от уверенных судьбы рвались.

И как будто сегодня в фаворе,

и продвинут толпою из масс…

но слыхать в его разговоре

фальшь, натяжки,

неискренность фраз.

Излечить от такого недуга

не способны земные врачи.

ПОКАЯНИЕ – вот та запруда

от потока гадостной лжи.

* * *

Ожиданье крадёт время —

разрушительный процесс.

Перед нами есть дилемма:

либо хлопать, либо сесть…

Лучше сесть в нутро вагона,

и уехать далеко,

заколдованное слово

произносится легко.

Экспедиция открытий

не таила от меня,

проплывали мимо мысли

и вращалася Земля.

Утро ярких впечатлений

затуманилось в пути,

и уже с зарёй вечерней

думы стали нелегки.

Широка страна родная —

реки, заросли, «пеньки»,

и пусты глаза деревни —

не встречают огоньки.

* * *

Воскресный вечер, плавно перешедший в забытьё с последующим пробуждением

Положили подушки подушки,

крепко спят мои дочки-болтушки.

Пусть приснится им сказочный град,

где они принимают парад…

Мостовые, сияя сапфирами,

по бокам оторочены лирами,

и шагает гусар из пивной

по дорожке под ручку с луной.

Вслед виляет собака бездомная.

Какой масти? Наверное, тёмная.

А за нею коровы мычат,

убегая от чёрных волчат.

Я вприпрыжку бегу за волчатами,

и со мною подружки с ухватами,

а в ухватах, наверное, щи.

Все побили горшки, не взыщи.

И как взвоет бестия клятая,

распахнулась душа необъятая