Золотой Плес - [7]

Софья Петровна в тон купцу - искренне и нежно - сказала:

- Часовенка, о которой вы говорите, изумительна, это - живая старая Русь, редкий образчик старинного народного зодчества.

- Да и сам городок - старинный, в свое время игравший определенную государственную роль, - продолжал Иван Николаевич. - Он, как и все поволжские города, видел и татарские сабли и польские жупаны. Великие битвы, судя по преданьям, велись когда-то здесь, замечательные были люди - защитники земли русской. Здесь, кстати, в семи верстах, проживают - в селе Коробово - потомки Ивана Сусанина, нашего национального героя.

Исаак Ильич слушал купца с живым, теплым волнением. Томительное чувство летней красоты, Волги, гор и долин - все то, что так благостно, в первоначальной детской чистоте, открылось (или возвратилось) ему в этом безвестном городке, - дополнялось теперь новым чувством: соприкосновением с почившей - и, конечно, живой - душой этой красоты, с ее глубинной древностью.

Он благодарно пожал руку Ивану Николаевичу.

- С удовольствием сходим когда-нибудь на охоту, с Удовольствием, если это вас интересует, покажу мои работы.

- Благодарствую, - уже с обычной (даже как бы суховатой) вежливостью ответил купец, приподнимая фуражку. - Желаю успеха, господа!

Пошли базарной площадью. Небольшая стайка турманов, как бы застывая в воздухе, кружилась почти над их головами. Чуть вздрагивающие птичьи крылья напоминали веер, расписанный цветами.

- Если бы я был портретистом, я бы обязательно написал портрет дамы с голубями, - сказал Исаак Ильич. - Это очень солнечно и радостно.

Софья Петровна посмотрела на него обиженно и счастливо:

- Я так давно прошу вас об этом! Портреты, может быть, и не ваш жанр, но и они у вас превосходны. Портрет Антона Павловича, безусловно, хорош: насмешливость, соединенная с грустью, - отличительная черта и его личности и его рассказов - целиком передана на полотне.

Художник смутился - он всегда смущался от похвал - и торопливо ответил:

- Я помню и исполню ваше желание.

Взобрались чуть приметной тропой на гору. Столетние щербатые березы слабо мотались в небе, а среди берез вздымался собор, призрачный от древесных теней, пробегавших по нему подобно струям фонтана, звонкий от пронзительного свиста стрижей.

Подошли ближе: дикая, старинно-монастырская глушь, слепящая дрожь в отвес падающего солнца, высокие решетчатые окна. В окнах переливалась стенная иконопись.

- Какое запустение! - сказала, оглядываясь, Софья Петровна.

- И какая красота! - добавил Левитан, долго не отрывавший глаз от икон и фресок. Потом заговорил с оживлением и увлечением: - Эта живопись наполнила мне поездку вместе с Нестеровым в Ростов-Ярославский. Мне навсегда запомнилась паперть одной из тамошних церквей - на ее стенах изображены ангелы в белых, похожих на древнегреческие одеждах. Эти ангелы как бы облучают вас со всех сторон, несмотря на то что их разделяют окна, они все связаны между собой общей гаммой и в солнечный день будто светятся изнутри. А какие там Мадонны, одежды их напоминают по краскам свежую землю и синее небо, и какая чудесная простота во всем этом мастерстве - ни ярко-голубых тонов Тициана, ни обилия красного цвета, излюбленного итальянцами и превращающего иногда картину в олеографию.

Левитан опять вплотную подошел к окну и продолжал: - У этих, возможно полуграмотных, живописцев всегда очень удивляет настоящее композиционное мастерство, умение отделять главное от второстепенного, умение заключить любую картину не только в прямоугольник, но и в круг, в овал. Главное же - это подлинно народное искусство и потому очень поучительное, как поучительна народная музыка и песня для наших композиторов.

Прошли в одну из беседок, откуда был виден весь разбросанный внизу город. Тихо, как и вчера, скользила по Волге рыбачья лодка, тихо кружилась над лодкой чайка, а река, светящаяся как бы ртутным пламенем, уходила вдаль, в летнюю мглу.

И всюду дышала неувядаемая Древность, и во всем была бессмертная радость лета, солнца, жизни...

Она, эта радость, теперь уже до краев переполняла художника: внутренне возбужденный, сдержанно-нетерпеливый, оп ощущал насущную потребность перелить свои чувствования в волшебство красок.  

Он не раз слышал слова о своем таланте, под чем понимал прежде всего особую утонченность зрения, особое умение видеть, и всегда сознавал, что одного таланта - недостаточно. Настоящее искусство, думал художник, всегда является результатом предельной внутренней собранности, в основе которой лежит острота и сила впечатляемости. Творческий процесс требует временной замкнутости в себе, обрекает художника на некое подвижничество, берет всего человека, не оставляя ему ничего из его физических и нравственных сбережений.

Художник поднял глаза на Софью Петровну:

- Вам знакомо состояние охотника перед выстрелом, когда не только зрение, но, кажется, и все помыслы сосредоточены на огоньке ружейной мушки? Так вот нечто подобное испытываю и я: с завтрашнего утра - за кисть!

Она взглянула в его темные, необычно живые глаза.

- Постараюсь, по возможности, помочь вам.