Золотой медальон - [27]

— Гроза будет. Нужно здесь переждать, — обнял я подругу.

Оказалась грозы она боялась еще больше, чем мышей. Мы сели за выступ, чтобы молния не достала нас. Эля рассказала, что ее знакомую девочку убило молнией. Я обхватил ее дрожащее тело двумя руками. Тучи гремели над нашими головами, Эля всякий раз вздрагивала и только сильней прижималась ко мне.

— Не бойся, — приговаривал я и предложил, — Давай лучше целоваться. Это отвлекает.

Сначала мы целовались в губы. Нам обоим становилось все жарче и жарче. Моя рука непроизвольно опустилась к ее маленькой грудке, это было незабываемое блаженство. Мне захотелось целовать ее всю. Но так мы не договаривались. И, кажется, мы оба не понимали, почему должны сдерживать себя.

Гроза закончилась внезапно. Весенний ветер разгонял тучи. Солнце выглянуло сразу и на весь остаток дня. Мы поспешили домой, крепко держась за руки.

Пришли к сараю за своими сумками. Мы оба не желали расстаться даже на мгновение. Эля пошла домой к себе первая, переждав минут десять, и я пошел домой. К своему удивлению застал дома вместо мамы Элю и Лиду. Они были расстроены. Лида спросила:

— Гоша, где ты был? Маме стало плохо, ее увезли в больницу. Прием там, как всегда, с пяти до шести вечера.

— Я только продукты куплю.

— Гоша, можно мы с тобой в больницу к тете Лене вместе пойдем? — спросила Эля, буд–то мы и не провели весь день вместе.

— Хорошо, вы сегодня, а мне лучше завтра с утра прийти к ней, — закивала головой Лида. И Эле, — Сегодня не жди меня. И не забудь двери на ночь закрыть. А ты, Гоша, проверяй за ней.

Эля побежала в магазин за мясом и луком, я начистил картошку. Приготовив жаркое, прямо горячее понесли матери в больницу. Рядом с ее кроватью мы застали Аристарха. Он держал ее за руку. Увидев меня, смутился, отпустил руку матери и сказал:

— Григорий, мама чувствует себя уже лучше. — И пересел к окну.

Эля села кормить маму, но у той не было аппетита. Эля притворно ругалась:

— Что такое, тетя Лена? Хотите болеть, не хотите домой? Ну–ка, кушайте быстрей! Аристарх Андреевич, ну скажите тете Лене, может, хоть Вас послушает.

Мать улыбнулась и стала старательно глотать, можно сказать, давиться едой. Эля напоила ее еще теплым молоком. Потом накрыла одеялом и сказала:

— Мы каждый вечер будем приходить к вам. Только скажите, что принести.

— Ничего не надо, сами себя приносите, — грустно, улыбаясь, ответила мать.

А Аристарх сказал ей:

— Мне нужно что–то сказать Вам, Элен. — И нам. — Ребята, вы идите, я здесь еще побуду.

По правде сказать, мне не терпелось остаться с моей девочкой наедине. Вспомнив, что оставил на кровати матери свою кепку, поспешил назад за ней, оставив Элю в больничном дворе. Когда открыл двери палаты, предо мной возникла такая картина: Аристарх стоял на одном колене перед кроватью матери и просил ее руки и сердца. Глубоким грудным голосом он просил:

— Элен, станьте моей женой. Я не мыслю жизни без вас!

— Да когда же я Вам буду женой, если жизни уже не осталось, — грустно отвечала мать.

Осторожно закрыв дверь палаты с другой стороны, я побежал догонять Элю.

Если уж весной трава прорастет через асфальт, могли ли мы на заре юности думать о ком–то другом, как не о нас самих, о наших чувствах.

Придя домой и набросив на дверь крючок, мы стоя целовались. Потом я отнес ее на кровать. Расстегнув кофточку до пояса, с восхищением рассматривал ее небольшие грудки. И уже не мог не притронуться к ним губами. Меня тянуло все ниже и ниже к животику. Но Эля остановила меня, сказав:

— Дальше нельзя.

И мои губы снова и снова возвращались к ее груди, шее, плечам, к щекам–персикам. И это мне не надоедало, что было для меня удивительным открытием.

— На сегодня все, — скомандовала Эля.

— Как все? — обиделся я, — Разве тебе плохо, когда я тебя целую? Ты жадничаешь? Имея все эти прелести. Ты просто зазнаешься.

— Нет. Я растягиваю удовольствие. Завтра нам тоже захочется этого, — и пошла к себе.

В этот вечер уснуть мне не удалось. Пришли Колька с Витькой.

— Где ты был? Мы искали тебя. Тебе что, денег не нужно?

— Мать его в больницу увезли, — ответил за меня Колька.

— Но не до ночи же он там был, — проворчал Витька. — Слушай, нам твой сарай нужен. Погреб выкопаем там, склад устроим. Дома у меня уже опасно. Чуть что, и придут с обыском. Я уже сидел в тюрьме. А тут никто не догадается. Завтра ночью приведу ребят, работать начнем. Там у тебя много угля?

— Но если у входа копать, а потом углем присыпать, а остальное место занято, — ответил я.

— Значит, завтра ночью стукну в окошко, а ты откроешь нам сарай. А, может, сейчас ключ отдашь?

У меня был еще один, материн, и я его отдал, не имея еще никаких посторонних мыслей, кроме как об Эле.

— Тогда до завтра. Намечается большое дело. Все будем богатыми, — пообещал Витька.

— Когда? — спросил Колька.

— Дело готовить надо. Это вам не часики и не костюмчик снять. Здесь нужны долгие шуры–муры. Вам, соплякам, этого не понять еще.

Они ушли, я остался недоволен собой. Почему у меня все награбленное прятать? Нужно было возразить. Но Витька взрослый и, все равно, решил бы по–своему. Вот паук! Затягивает в паутину. А мне уже не хочется принимать в этом участие. Лучше бы мы с Колькой вдвоем срывали сумочки. Что делать? Витька настоит на своем. А наши с Элей деньги нужно где–нибудь у нее в комнате спрятать. А заодно и медальон. Витька не знает меры. Если его поймают на краже, он нас всех сдаст. А еще он жадный. Заберет спрятанное, сарай сожжет и свалит от нас.