Золотой лотос - [8]

Там, на Земле, мы еще плохо знали черную пыль.

Исследовательский Совет, обсуждая вопрос о полете, допускал возможность непредвиденных осложнений.

В сущности, я летел, чтобы выяснить, какие могут быть осложнения, и найти способы борьбы с ними.

Но произошло нечто иное. «Поиск» столкнулся с такой разновидностью черной пыли, о которой раньше не знали. Теперь уже не могло быть и речи о том, чтобы скорректировать имеющуюся на корабле защитную аппаратуру. Нужно было отыскать совершенно новое средство защиты.

С самого начала полета я много думал о черной пыли. Подобно шахматисту, я старался рассчитывать на несколько ходов вперед. Но «ход», сделанный черной пылью, оказался неожиданным. Все заранее подготовленные варианты пришлось сразу оставить.

…Где-то за рамкой экрана Шевцов налил себе вина, поднял стакан.

— За нашу Землю, друзья. За ее людей. За тех, кто дал силу нашим кораблям. Черная пыль… Один я ничего не мог бы сделать. Но в этот час я не чувствовал одиночества. Знания всех людей были моими знаниями. Воля всех людей — моей волей. За нашу Землю, друзья!

Шевцов думал.

Черная пыль уже вгрызлась в обшивку бортов, а Шевцов сидел в кресле и думал. Это была его стихия. Он умел безошибочно пробивать хаос фактов стальным тараном логики. Он умел думать в том стремительном темпе, когда мысль несется, как гоночный автомобиль: все окружающее сливается в серые стертые полосы, и видно только то, что впереди, а дорога круто сворачивает то в одну, то в другую сторону, и скорость становится больше и больше…

Разумеется, минуты и даже часы ничего не решали. Черной пыли требовались многие недели, чтобы источить титановую броню корабля. Но Шевцов почти физически ощущал пылевую коррозию — и не мог не спешить.

Он держал в руках листок с аккуратно отпечатанной колонкой цифр. Электронная машина добросовестно собрала сведения о свойствах черной пыли, и сейчас Шевцов должен был выбрать какое-то одно свойство, за которое, как он выразился, удалось бы «зацепиться».

Этих свойств было не так уж много. И каждый раз, вычеркивая строчку, Шевцов думал: «Стало хуже. Я отступил еще на шаг».

И вдруг, дойдя до последней строчки, Шевцов почувствовал, что здесь — именно здесь! — ему удастся «зацепиться», найти то, что остановит пылевую коррозию. Частицы черной пыли имели электрический заряд. «Здесь можно зацепиться, — подумал Шевцов. — Одноименные заряды отталкиваются.

Так меня учили в детстве. Допустим, корпус корабля будет заряжен положительным электричеством. Тогда сила электростатического взаимодействия отбросит все частицы черной пыли имеющие положительный заряд. Хорошо. Очень хорошо. Но другие частицы — с отрицательным зарядом — будут, наоборот, притягиваться к кораблю… Что же делать?» «Зацепиться» не удалось. Шевцов скомкал листок с цифрами и бросил его на пол…

— Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, — продолжал Шевцов. — Первая схватка была проиграна, и, хотя не она решала исход борьбы, мне стало страшно… Не помню, говорил ли я вам, что все это время я сидел в кают-компании. В рубке было как-то неуютно, я предпочитал думать внизу, в кают-компании. Так вот, скомкав и отбросив листок с цифрами, я встал и машинально прошелся по каюте. И остановился около портрета. Наверное, тоже машинально. Так уж получалось, что каждый раз, когда приходила беда, меня тянуло к этому портрету.

Может быть, потому, что перед отлетом она часто повторяла смешное заклинание. Не знаю, где она его отыскала… Старые, очень старые стихи:

Позови меня, позови меня,

Если вспрыгнет на плечи беда,

Не какая-нибудь, а вот именно

Вековая беда-борода,

Позови меня, позови меня,

Просто горе на радость выменяй,

Растопи свой страх у огня!

Позови меня, позови меня.

Позови меня, позови меня,

А не смеешь шепнуть письму,

Назови меня хоть по имени —

Я дыханьем тебя обойму!

Позови меня, позови меня,

Позови меня…

…Экран полыхнул серебристым пламенем и погас.

Медленно зажегся свет в телевизионном зале. Тессем сказал, что разговор с Шевцовым можно будет продолжить через два часа — после того, как окончатся астронавигационные передачи.

Лифт, поскрипывая, мчался вверх. Тессем что-то рассказывал о башне Звездной Связи, но Ланской почти не слушал. Он думал о Шевцове. Он все еще видел его перед собой — резкое, «летящее» лицо, то решительное и злое, то вдруг застенчивое и смущенное. Он слышал голос Шевцова — спокойный, раздумчивый, а временами вибрирующий от еле сдерживаемого напряжения…

— Послушайте, Олег Федорович, — Тессем осторожно потряс Ланского за плечо. — Надо выйти.

Они прошли в небольшую комнату. Тессем включил верхний свет, открыл ставни круглого окна.

Ланской обратил внимание, что толщина стен совсем невелика, и сказал об этом Тессему. Инженер церемонно поклонился.

— Изумительная наблюдательность. Это тем более похвально, что я шесть минут рассказывал вам об устройстве башни. Вы кивали головой, даже задавали дельные вопросы… Я приду за вами через полтора часа. За это время вы сможете сделать еще ряд оригинальных открытий.

У двери он остановился.

— Между прочим, высота здесь девятьсот пятьдесят метров. Задумавшись, пожалуйста, не выпадите из окна.