Золотой Крюк - [18]

— Угу, — буркнула под нос девушка, — нет, так не пойдет. Проходите-ка в мою комнату — мама все равно еще копается.

Чеботарев послушно поплелся за ней. Марина выдвинула ящик комода и ожесточенно принялась в нем копаться.

— Брюки я вам точно найти не смогу, обувь тоже, — посетовала она, — но по крайней мире свитер оденьте. Он однотонный и безразмерный, вам пойдет. И куртку вот эту — она на молнии, не будет видно, мужская или женская…

— Да нет, пальто теплое, — попытался протестовать Чеботарев, но девушка просто сунула ему одежду в руки.

— В парке мокро и отнюдь не стерильно. На скамейку присядете — пальто можно будет потом там же и похоронить. А оно действительно хорошее, поэтому жалко.

Чеботарев послушно облачился в предоставленные ему вещи. Куртка, действительно, почти подошла.

— Другое дело, — одобрила девушка, — пойду маму потороплю — а то мы до ночи не выберемся. А я долго, и вправду, гулять не хочу. Я себе на вечер работу придумала.

На улице было пасмурно, но еще относительно светло, а главное — безветренно. Парк находился от их дома минутах в десяти ходьбы, и они неторопливо побрели в его сторону. В воздухе пахло влажной травой. Попутчики перебрасывались редкими фразами, больше говорили между собой мать с дочерью, Чеботарев же оглядывался по сторонам и пытался с каждым глотком втянуть в себя побольше прохладного воздуха. Иногда он чувствовал себя здесь незнакомцем. Этой дорогой он ходил за всю жизнь раза два, три, да и знакомые окрестности при "личном знакомстве" выглядели иначе, нежели из окна автомобиля. Они стали более рельефными, наполнившись какими-то незримыми мелочами. Так скульптуры античных мастеров отличаются от лепных ангелочков на потолке и потому кажутся намного живее.

Тропинки в парке были скорее протоптаны, нежели проложены, а покрывающий их песок местами так разбух от недавнего дождя, что некоторые места было безопасней обходить сторонкой, по траве, усыпанной листьями. Людей вокруг почти не было — только владельцы собак чуть поодаль тусовались шумной группкой, выгуливая своих любимцев. Нашли скамейку, Полина Александровна постелила на мокрые доски заблаговременно принесенную из дома старую шаль и села. Рядом опустился Сергей Степанович.

— Поброжу, — сказала Марина, и отошла от них в сторону, куда не могли долетать звуки разговора. Погрузив ладони в карманы, девушка медленно бродила назад и вперед между деревьев, опустив голову и, видимо, о чем-то размышляя. Сергей Степанович поймал себя на том, что невольно следит за ней. Впрочем, его чувства отнюдь не были похожи на задор седеющего ловеласа. Девушка будто дополняла собой картину мокрого парка, над которым сгущался вечер, и это было красиво и здорово.

— Изводится, — констатировала Полина Александровна, перехватив его взгляд. — Жаль мне ее. Работала, себя не жалея — и на тебе, все коту под хвост.

— Признаться, я специально зазвал ее в парк, думал, отвлечется…

— Да я поняла это, спасибо Вам. Сегодня родители учеников домой звонили, говорили с ней. Ее же любили в школе многие.

— Может, они и на директора ее как-то повлияют? Чтобы он ее обратно принял?

— Вряд ли. Да она и сама теперь не пойдет. Глупость какая — из-за какой-то двойки, пацан-то в шестом классе всего учится, ему эта "двойка" — как слону дробина. Сколько лет впереди, папаша бы потом одним разом золотую медаль купил — и все. Ан нет, она на принцип — и он тоже. Она же девчонка совсем, чего с ней в принципы играть?.. Люди злые стали совсем, — сокрушалась женщина. — Раньше хоть партии боялись, а теперь им боятся некого.

— Но у Марины, кажется, уже какая-то работа есть?

— Это вы про то, что она сказала.… Да нет, блажь очередная. Решила в магистратуру поступать, пишет теперь какую-то диссертацию или что-то в этом духе. Макаренко из себя строит, — Полина Александровна будто старалась сама себя рассердить на поступок дочери, но ей это никак не удавалось. — Об сегодняшних оболтусов любой Макаренко зубы обломает, вы только поглядите на них — один в цепях, другой волосы красит, девчонки с десяти лет помадятся, как крали, прости Господи.… В портфелях вместо учебников — карты да журнальчики. Таких не учить надо, а сразу в колонии отправлять. Она-то сама молодая, не понимает. А ведь она юридический закончила почти с отличием… Я всего такого уже насмотрелась, когда после войны разруха была. Но тогда не воровали, боялись. А теперь Сталина ругают. Чего его ругать? Я бы тоже сейчас много кого постреляла бы…

— Вы настроены не на шутку, — попытался перевести разговор на более шутливый лад Чеботарев, но Полина Александровна его не поддержала.

— Чего шутить-то — ни настроения, ни поводу никакого нет.

Чеботарев поднялся, оставив женщину на скамейке наедине со своими думами, и направился к девушке.

— Не помешаю?

— Нет, конечно, — его голос отвлек Марину от своих мыслей. — Как там мама? Успели сделать непристойное предложение?

— Нет пока, — улыбнулся Чеботарев, — она сегодня, похоже, не в том настроении.

— Да, я успела заметить.

— Вы на нее не сердитесь, но она рассказала про ваши неприятности…

— А никаких неприятностей нет, — девушка сердито сжала губы, — хотя могла и помолчать. Мне жалость не требуется.