Золотой крест - [7]

Однажды Александр Кузнецов несколько поколебался И не потому, что его прельстила хорошая плата, не страх что при окончательном отказе можешь попасть в более худшие условия. Нет, в сознание летчика закралась дерзкая мысль: «А что, если согласиться стать штурманом? За мной закрепят самолет. Выберу удобный момент и на вражеской машине перелечу к своим. Это же заманчиво. Да еще как!»

Но тут же услышал другой внутренний голос: «А прежде чем выслужиться перед врагом и войти в доверие, надо не раз слетать на задание подконтрольным и сбросить десятки бомб на советских людей. Если удачно перелетишь — спасешь себя. А сколько погубишь, сделаешь калеками? Нет, парень, не так надо вырываться из кабалы. Другим путем».

При очередной беседе авиатор осторожно спросил:

— А почему, господин офицер, вы идете на такой риск?

— То есть... Как понять вопрос?

— Ну, вот, к примеру, сяду я в ваш самолет и вдруг перелечу к своим?

— О-о, так получиться не может. За вами будут наблюдать наши офицеры.

Несмотря на долгие уговоры, ни Александр Кузнецов, ни кто другой в гитлеровскую авиацию не пошли.

— Молодец, лейтенант. Правильный ответ дал, — вечером на пути в столовую заметил невысокий, средних лет человек, с седыми висками и глубокими морщинами на лице. Это был майор Константин Белоусов — кадровый летчик с пятнадцатилетним стажем. Великую Отечественную войну он встретил командиром истребительного авиационного полка. В тяжелом воздушном бою немецкие зенитки изрешетили самолет Константина Белоусова. С насквозь простреленным плечом он выбросился из самолета, парашют приземлил его, потерявшего сознание, за линией фронта, в немецком тылу.

— А это поздравление честное? — вздрогнул от неожиданных слов лейтенант.

— От чистого сердца.

— А как вы узнали, что я отказался?

— Слухом земля полнится.

Оказалось, что Константину Белоусову предлагали то же самое, но он ответил:

— Я принимал присягу и нарушить ее не могу. К тому же я так истощен, что и штурвал не поверну.

Александр Кузнецов и раньше присматривался к Константину Белоусову. Он выделялся среди других степенностью, рассудительностью, сдержанностью в разговорах. Молодого парня тянуло к человеку, умудренному житейским опытом. Тянуло за советом, за отеческим напутствием. Однако открыться он не решался.

Но всему свое время. Сегодняшний разговор пришелся Кузнецову по сердцу. Он увидел в Белоусове надежного человека.

Так началась большая дружба, познанная в беде.

Пленные выполняли самые тяжелые работы, копали лопатами глубокие бомбоубежища, возили на тачках гранитные глыбы, засыпали землей и щебнем бомбовые воронки на дорогах.

Жили по-прежнему впроголодь. Злодейка-грусть навалилась на Александра Кузнецова, но коммунист Константин Белоусов подбадривал друга:

— Главное — не падать духом. Иначе гибель тебе... А у нас, дорогой товарищ, еще не все потеряно.

— А что же осталось?

— Мечта о побеге, Александр Васильевич. А с мечтой и жить веселее. Ты меня понимаешь?

— Понимать понимаю, только это похоже на фантастику.

— Неправда. Я говорю о деле. И ты к голосу старика прислушайся. Ты еще молодой, горячий, а такие при крутых поворотах часто на обочину вываливаются...

В лагерь пришла заявка на рабочую силу. Начальник лагеря отобрал пятьдесят человек для работы на текстильной фабрике Гайера. Им предстояло переделать ее в военный завод — убрать старые станки, привести в порядок помещение, установить новое оборудование.

К группе, в которой работали Александр Кузнецов и Константин Белоусов, подошел щуплый, смуглолицый мастер-поляк с черной щеточкой усов, в сером, промасленном комбинезоне. Не называя фамилии, он сказал:

— Мы с вами трудимся на великую Германию. Попрошу относиться к делу как полагается. У нас теперь так же, как и в России: кто не работает, тот не ест...

По красивому лицу мастера скользнула едва уловимая улыбка. Пленные не поняли: то ли он в защиту Германии говорил, то ли против.

Мастер оказался довольно общительным человеком. Уже на второй день он с ухмылкой заговорил о фронтовых событиях. А чтобы его не заподозрили в антифашистской пропаганде, серьезно заметил:

— На фронте неспокойно. Чтобы помогать великой Германии, надо трудиться много и без отдыха.

Пленные опять не поняли: всерьез ли это сказано.

Константин Белоусов и Александр Кузнецов стали внимательно присматриваться к польскому мастеру. А тот нет-нет да и опять выскажет мысль явно не в пользу немцев.

— По-моему, он свой человек, — высказал предположение Белоусов.

— Я тоже так думаю, — согласился Кузнецов. — Только не промахнуться бы.

— А мы поговорим с ним без свидетелей. В случае чего — попробуй придраться.

Выбрав удобный момент во время перекура, Белоусов полушепотом спросил у польского мастера:

— А у вас в городе есть подпольщики, которые борются против немецкой оккупации?

— Мы не выдадим, — вставил Кузнецов.

— Да ведь откуда мне знать? — уклончиво ответил мастер. — Я политикой не занимаюсь. — Он почесал за ухом, осмотрелся вокруг и, погладив пальцами усики, добавил: — А вы, панове, чего желаете?

— Желание наше простое — проститься с пленом, — в один голос отрубили летчики.

— Завтра я вам принесу полный ответ, — согласился поляк и опять осмотрелся вокруг. — Только, чтобы про наш разговор никто ничего не знал.