Золотой конвой - [20]

— Ждите здесь, — скрипнул зубами Гиммер. Он тронул своего конька, и поехал, огибая конвой.

На дальнем конце оцепления, со стороны перрона, говорили на повышенных тонах. Офицер в чехословацкой форме, с характерным акцентом, наседал на русского полковника. А рядом стоял тот самый подполковник, в круглых очках, что приходил к команде вчера.

— Жаловаться… — с неправильным ударением доносило голос чеха, порывами ветра, — Генерал Жанен… Не разумно нарушать…

— Жанен не имеет… — прерывал его резкий голос полковника. — Напротив, подчиняется Верховному… И должен… Вам стоило бы подумать… Сами довели нас… Если не пропустите, будем посылать еще…

Тем временем, злосчастный ящик собрали, и утащили обратно в вагон. На его место вынесли новый, целый, и приторочили к седлу.

— Последний! — Крикнул прапорщик.

Команда тем временем наблюдала, как Гиммер подъехал к спорящим офицерам, слез с седла, откозырял, и что-то говорил полковнику. Вместе с ним они отошли от чеха, которого не пускало дальше оцепление. Минуты полторы они стояли, затем Гиммер откозырял, и снова взлетел на коня.

— Изменений не будет, — подъехав с ходу сказал он — выступаем.

— Умоемся мы на этом деле, — покрутив ус, предрёк Азанчеев. — А ну, веселей, господа!

— Овчинников! — Гиммер обратился к приданному унтеру. — Ваши люди, случаем, не золотоискатели?

— Они солдаты, — Ответил Овчинников. — Нас не зря отобрали.

— Скоро увидим, — Гиммер дернул плечом, словно ему внезапно стало зябко.

* * *

Старый тракт тянулся в прорези подступавшей к нему со всех сторон тайги. Краузе, Азанчеев и Жемчухин ехали молча, без разговоров, — их назначили в головной дозор. Лошади шли ровным шагом, хрустко продавливая снег. Иногда, звякал металл упряжи или ременного карабина, хрустели задубевшие на морозе ремни. Иных звуков не было. Это давило на разум. Летом в тайге не бывает тишины. А зимняя тайга была царством белого безмолвия. Абсолютной тишины. Любой, даже самый малый шум, был слышен неестественно отчетливо, а потом, гас, растворялся, умирал. И шум, и сами люди казались абсолютно чужими здесь.

Дорога впереди забирала вправо, лишая дальнего вида. Может быть Жемчужина смутило это. Может быть, он услышал впереди чужой, едва уловимый звук, — подхорунжий слышал лучше всякой кошки. А возможно, — это было то, что Жемчужин важно называл кОзацкой чуйкой, сильно налегая на «о». Времени выяснить не было. Потому что Жемчужин вдруг напрягся, и остановив лошадь, предупреждающе поднял руку вверх. Азанчеев и Жемчужин тоже остановились.

— Что? — одними губами выдохнул Краузе.

Ответить Жемчужин не успел, — спереди ударили выстрелы.

Это был не стройный залп. Грянуло одиночным, — и покачнулся в седле Жемчужин. А секундой позже кто-то спереди, из леса крикнул «огонь!» и затрещало, гулко разрывая морозный воздух. Именно в эту секунду, Краузе, успел ловко спрыгнуть с падающей лошади, и скакнув гигантскими шагами ввалился на обочину в снег. А Жемчужин и Азанчеев, — кавалеристы от бога, — бросили лошадей к деревьям.

Краузе барахтаясь в снегу, подобрал упавшую при падении с головы шапку-колчаковку, и прижался к толстому стволу дерева, сдернул с ремня винтовку, сорвал с прицела чехол. Руки, привычные до автоматизма, все делали сами, прапорщик в это время успевал вертеть головой. Его лошадь так и лежала на дороге недвижной массой, пуля прошла наповал. Рядом с ним, с той же стороны дороги, в паре метров ржал конь Азанчеева: поручик уже тоже спешился, и пытался усмирить объятого болью коня, у которого кровь хлестала из задней бабки. На другой стороне дороги — не было времени сговариваться кто-куда — с седла тяжеловато, без привычной молодцеватой легкости, слез в снег Жемчужин, и неловко возился, налаживая в руки карабин.

«Засада, — провернулось в голове Краузе. — Ждали на дороге. Подъехали б мы ближе, сняли б махом, может и без шума. Как увидели, что мы встали, — пришлось стрелять как на руку легло. Жемчужин спас…». — Краузе мельком глянул на пояс, где среди прочего скарба в кобуре висела британская латунная ракетница фирмы «Уеблей и Скотт». На случай сигнала основному конвою, она была снаряжена красной ракетой. Но теперь, в сигнале не было проку. Штаб-ротмистр Гиммер и остальные уже конечно услышали пальбу…

Дерево рядом глухо вздрогнуло от удара пули, посыпалась сбитая в снег кора.

— Жемчужин, цел? — Крикнул Краузе.

— Живой… — глухо отозвался Жемчужин, проворачивая пуговку предохранителя на карабине.

Азанчеев тем временем вытащил свой револьвер, и уткнув метавшемуся коню в подбородок, выжал спуск. Конь рухнул в снег, взметнув пыльную дымку. — Прости Бончик… — выдохнул Азанчеев, и бросился к ближайшему дереву, ругаясь безобразным казарменным матом.

— Краузе выдохнул, и высунулся с винтовкой, стараясь едва отставать от дерева. Дорога была пуста. Лес закрывал вид, — в прицеле и втором, свободном глазе мелькали стволы, сучья, снег. Но вот, наискосок через дорогу, в нескольких десятках метров мелькнул ствол винтовки, и рукав, — а мгновением позже мозг разобрал полускрытую за еловой ветвью фигуру. Краузе аккуратно подвел прицел, и вложил противнику пулю в лоб. В прицеле было прекрасно видно, как пуля снесла тому пол-лица, и тело ничком рухнуло на землю.