Золотое дно. Книга 2 - [62]

Вошел размашистыми шагами Никонов, подал Льву Николаевичу тяжелую трубку с выдвижной антенной.

— Набираешь, как обычно.

Хрустов, торопливо тыкая в кнопки, пару раз ошибся, попал в Абакан, наконец, радостно замигал друзьям:

— Алло? Это я, Лёва. Кто? Нет, это я говорю — Лёва… — Он засмеялся, пояснил друзьям. — Такое эхо получается, будто сам с собой говоришь…Танечка, ты?.. А где Галя? Мы в порядке. Пока тихо, никакой грозы. А Галя где? На кухне? Что?.. Как в больнице?.. Почему??? — И послушал с минуту, растерянно передал трубку Никонову. — Она у сына. Говорит, Илюхе лучше. А Инну он отправил в Москву. В больнице жить рядом с ним не разрешают, а дома одна она боится.

Тем временем Сергей Васильев дослушал то, что сказала его жена.

— Но главное — все нормально? Галке привет. Держитесь. Прилетим — наведем порядок. — И отключив телефон, пояснил Алексею Петровичу. — Нет порядка в стране. За границей, конечно, порядок.

— Да перестань ты мне по эту заграницу! — воскликнул Бойцов, поднялся и вышел вон из комнаты.

Никонов недоуменно посмотрел ему вслед. Туровский махнул рукой.

— Уже второй раз… — сквозь слезы хрипел Хрустов. — Первый раз чуть глаз не вышибли палкой.

Он сел на пол и более на слова друзей не отзывался. Я понимал его: сейчас бы полететь домой, к сыну, но это никак, никак невозможно.

Туровский глянул на часы и тоже покинул комнату. Никонов усмехнулся:

— В своей летописи ты его все-таки щадишь.

— А себя нет, — резко ответил Хрустов. — Ведь так? — Он потрещал пальцами. — Я шел через самоуничижение, чтобы показать — глаза мои чисты. А то в последнее время стали рисовать прошлое очень красивыми красками.

Сергей Васильевич вдруг присел рядом на корточки, как сиживал Климов, и внимательно заглянул ему в лицо.

— Лёва! Тогда какого хера ты не принимаешь нового времени?

— Нового? — Хрустов кивнул на дверь. — Ты считаешь его за новое? Его творцы — богатые циники, выкормыши именно вчерашнего строя. Надо будет — еще одну революцию совершат — и снова сядут нам на шею…

— Так не позволяй! — Никонов полуобнял Хрустова. — Вот будут выборы — выдвинься хоть в президенты. Нынче свобода.

Теперь уже Хрустов долго и насмешливо разглядывал своего старого друга. Мне показалось, Никонов смутился. Он привычно хохотнул, поднялся (ноги устают от непривычной позы) и сел на стул, раскинув длинные ноги и свесив живот на ремень. Каким же массивным стало его лицо, длинноскулое, с шишковатым носом, а был ведь парнишка — жердь с белесыми глазами. Вообще, как все изменились! А я? Да что я, кто я?!

— Ладно, — пропел Никонов. — Хочешь — воюй! Я тебя люблю.

Вошел Туровский.

— Ну, все кости перемыли?

— Да о чем ты, Валера! Тоже самоед. Скоро там?

— Откладывается на часа два. Старик задыхается. Тут же высоко, кислорода мало. Дай трубку.

Туровский набрал номер.

— Приемная? Ирина Николаевна, это Валерий Ильич. Что нового? Так. Понимаю. Ясно. Но отсюда нет связи! Между нами гора. — Он усмехнулся. — Высокая, как Никонов. Думаю, завтра часов в девять.

Отключив и передав телефон Никонову, Валерий Ильич продолжал:

— Ты, Лева, мне как-то сказал: куда смотрели проектировщики. Все упирается в это. Но кого сейчас найдешь? И так во всем. Вот придумали хороший самолет ЯК-сорок… начинают его увеличивать, чтобы больше народу посадить, больше денег выручить… а он разваливается в воздухе. Вроде увеличивают во все стороны одинаково, а законы гидродинамики уже другие. Так и здесь. Мы же никогда не забудем, как в семьдесят девятом…

— Еще бы…

— Гигантомания наша. Долго будем расхлебывать, не зная, что делать с нашими самыми большими в мире мартенами, плотинами… и боюсь, не окажется ли если не нынче, так на будущее лето судьба Ю.С.Г началом крушения всей старой империи, которая всегда держалась на преувеличениях.

— Империи давно нет, — буркнул Никонов. — Россия.

— А она что, не империя? Национальные республики… субъекты федерации… пестрое одеяло, начиненное гранатами, порохом, ядом… Спасибо товарищу Сталину и товарищу Ленину… — И Туровский шепотом сказал. — Вы, возможно, и не знаете: местные националы партию организовали: «Долой русских… ГЭС наша… руды наши…» А здесь их, между прочим, всего процентов десять. А попробуй, скажи слово поперек… Подожди, еще и это покажет себя. Погубим плотину — обратятся в ООН или еще куда… в Страсбургский суд… мол, русские нас нарочно топят…

Никонов тонко хохотнул, недоверчиво замотал головой.

— У тебя фантазия…

Хрустов угрюмо оборвал его:

— Помолчи. Я нынче со всеми их лидерами познакомился… безмозглые тщеславные алкаши… Есть пара мужиков, тот же Майнашев, но он всякий. А черные дрожжи бродят…

Туровский сказал жалобным тоном Никонову.

— Если даже обойдется, сразу не уезжай, милый. Ты все-таки… тебя знают… Ладно, Сергей?

— Разберемся, — ответил Никонов, вынул из кармана плоскую стеклянную фляжку с коньяком, протянул ему, затем Валерию Ильичу и мне. Но никто не стал пить.

41

Мы вышли на крыльцо. Охранников не было видно, зато над трубой второго дома вился дымок, пахнущий хвоей. И переглянувшись с Никоновым, у которого тут же затрепетали ноздри, догадался — там сауна, гостям готовят баню. Истинно — пир в время чумы. Но пока ни о чем не договорились и пока не прилетели вертолеты, что делать-то?