Золото сечи - [8]

Переговоры были не долгими — Текели зачитал сечевой старшине манифест Екатерины II "Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии", после чего Калнышевский объявил о добровольной сдаче Сечи. Два Петра — Пётр Калнышевский и Пётр Текели проследовали во внутренний кош.

В кош Текели взял с собой лишь нескольких офицеров и небольшой отряд из донских казаков для взятия под охрану сечевых хранилищ и канцелярии. На войсковой и пороховой погреба были отправлены офицеры, а в хранилище казны Калнышевский повёл лично генерала Текели. Убедившись в наличии казны, довольный генерал подозвал сотника донских казаков. Рослый, с большими, закрученными вверх, чёрными усами, Епифан вмиг очутился рядом и принял строевую стойку.

— Сюда не менее двух часовых поставь! — распорядился Текели.

По знаку Епифана двое казаков тут же встали у дверей.

Затем генеральский денщик приладил верёвки с разогретым сургучом к крышке вскрытого бочонка и к двери хранилища, и Текели лично приложил печать.

"Только бы здесь не вздумали запечатанные проверить, а завтра я буду уже далеко", — подумал Калнышевский.

— Пожалуйте в мой курень пищи нашей отведать, — пригласил он генерала.

— Ну, пойдёмте, отведаем.

Угощение оказалось самым разнообразным: запечённый с гречневой кашей поросёнок, запечённый в сметане сазан, жареное мясо молодого барашка на косточке, пиво…

— А что же вы из деревянной посуды едите? — удивился Текели. — Такая хорошая пища, а едите из корыт. Отпусти мне, атаман, одного из кухарей, кто такую пищу вкусную готовит! — обратился он к Калнышевскому. — Я ему хорошее жалование положу. А тебе дам два блюда каменных[18] и каждому твоему куренному атаману по одному блюду.

— Хоть с корыта, да досыта, а хоть с блюда, да до худа! — сказал присутствовавший на обеде куренной атаман Строц.

— Благодарю за пословицу! — рассмеялся генерал.

— Ни кухарям, ни куренным не атаман я боле, — сказал кошевой, глядя ему в глаза. — Что со мною-то будет не ведаю, не то, чтобы ими распоряжаться.

— Чего так грустно, атаман? — ответил развеселившийся Текели. — Ты человек знатный, не бедный, где захочешь, там и поселишься.

После обеда генерал приказал разбирать Сечевые укрепления, а пушки и ружья запорожцев собирать в обозы и опись изъятого составлять.

Больше недели офицеры и солдаты в Сечь ходили, а казаки и атаманы — в лагерь военный. И пили друг с другом горилку, и обходились свободно. В те дни Текели по доброте своей выдавал казакам, теперь уже бывшим запорожцам, не только паспорта на право ухода на заработки, но и охранительные аттестаты старшинам и богатым казакам, чтобы имению их, и лично им "никаких обид разорением и озлоблений не делали". Кошевой атаман всё это время терпеливо ждал, пока очередь дойдёт и до него.

Когда все дела были сделаны — укрепления разобраны, оружие собрано, а большинство казаков разошлось — настало время покидать разорённое место. Призвав с собой сотника Епифана, генерал пошёл контролировать погрузку Сечевой казны.

— Грузите! — скомандовал сотник десяти ожидавшим у хранилища подчинённым.

Казаки сорвали печать с двери и принялись попарно носить двухпудовые бочонки в одну из трёх подогнанных к хранилищу повозок. Первым погрузили 17 неполный, опечатанный генералом. Текели подошёл к повозке, взглянул на печать. Сургуч был цел. Он собрался было отойти, но несший бочонок спиной вперёд казак в это время оказался рядом и нечаянно толкнул генерала…

— Куда прёшь?! — заорал Епифан.

Молодой казак отшатнулся в сторону, на ногах устоял, но ношу выронил. Выскользнув из рук и второго казака, тяжёлый бочонок гулко ударился о мощёную камнем площадь, и треснул.

— Ну-ка, живо поднимайте! — негодовал сотник.

Казаки подняли бочонок с земли. Тонкой серой струйкой из него посыпался речной песок.

— Здесь песок, — растерянно произнёс казак.

Догадка уже зародилась в голове генерала. И догадка эта была для него крайне неприятной.

— Вскрывайте все бочонки! — рявкнул обычно сдержанный Текели.

Неприятное предчувствие подтвердилось — во всех, кроме неполного, бочонках был песок да галька.

— Калнышевского ко мне! — приказал генерал. — И писаря моего! И гонцов снаряжай — срочную депешу по всем постам отправить надобно!

Калнышевскму Текели приказал, чтоб тот с судьёй своим и писарем готовился в столицу отправиться, если казну срочно не сыщет. Атаман молчал. Судья Кацап от волнения заболел и умер. А писарь Иван Глоба, получивший прозвище Сцыкливый, за то, что в 1768 году сбежал от бунтующей сиромы через дымарь писарской, может и рад был бы про казну рассказать, да только сам не знал.

Окраина Области Войска Донского у самого Дикого Поля, июнь 1775 г.

Свернув с Кальмиусского шляха, обоз с казной шёл теперь прямо по степи. Всего в отряде Игната было 13 человек: трое на подводах с грузом и 10 верховых. Идти стало гораздо труднее, скорость упала вдвое — кроме ненужной встречи приходилось опасаться, чтобы в темноте не угодить в овраг, или не напороться на острые камни. Идущий впереди парный дозор постоянно сдерживал лошадей, пытаясь высмотреть наиболее удобный путь. Иногда им приходилось даже спешиваться.