Золото на ветру - [14]

- А вот квас молодецкий, леденецкий!

- Сама пей, чума, свою отраву! - саркастически крикнул в окно Ребров и газанул мимо.

Баба сокрушенно уселась назад и принялась дремать в ожидании иногороднего туриста.

XXII

В управлении Леопольд был встречен поджидавшим его полковником Чуком:

- Здравия желаю, Каверзнев. Немедленно подстригитесь и принимайтесь за дела. Видите, пусто в управлении? Работы гибель, а поручить некому. Слыхал про Шерстюка? То-то, а ведь на хорошем счету находился, призы брал. Подвел, подвел мерзавец, но работник был, надо прямо признать, что надо, оперативник настоящий, не чета иным некоторым, хотя и подонок. Где теперь, скажи, гарантия, что и ты не такой Шерстюк? - полковник вытаращил и приблизил желтые глаза к Леопольду. - Поклянись мне тут, сейчас, не сходя с места, что ты не бандит, по ночам не бьешь дверьми соседей и не грабишь Хоботов, я поверю, но окажется, - Чук ядовито сощурился, - что ты водишь дружбу с лицом БОМЖ, а БОМЖ этот вооружен! - поставил точку полковник, вплотную прижавшись к лепиному лицу своим.

- Что это вы?.. - вскричал пораженный Леопольд, - что за методы у вас? Спросите нормально, я скажу... и потом... никакой он не БОМЖ.

- Ах вон как? - вкрадчиво пропел полковник, - А ну, смирно! заорал он обычным голосом - Даю сроку три дня, собаку Агдама, машину, но этот драный матрос должен сидеть у меня в КПЗ!

Вслед за тем он резко обернулся через левое плеча вокруг своей оси, а Лепа бросился вон. Но полковник Чук не окончил вращения, а повернувшись еще, проследил за Леопольдом длинным, цепким взглядом. Не понравился ему инспектор. Не почувствовал он в нем волкодавской цепкости, а наоборот, ощутил интеллигентскую бесхребетность и беззубость.

- Такому доверять дело нельзя! - определил он. - Такому только сопли жевать.

Заподозрив подчиненного, Чук свистнул опергруппу и последовал за Леопольдом, привычными приемами маскируя слежку. За свою продолжительную службу ему доводилось выслеживать злобных тренированных врагов, но по большей части просто глупых граждан, которые подобно телятам совались куда не следовало. На то был классовый подход, и всех сующихся следовало как класс брать к ногтю. Чутье говорило Чуку, что и Каверзнев должен быть взят под классовый колпак и поскорее. Практика работы позволила полковнику выработать у себя уникальные оперативные качества, а именно: сверлящий желтый взгляд, могущий даже загибаться за небольшие углы и необъяснимый наукой способ отводить противнику глаза, то есть как бы растворяться в воздухе.

Вот теперь Леопольд уж влезал по ржавой пожарной лестнице и отворил было заветную дверцу, а все не замечал в метре от себя кряжистую фигуру полковника.

Пора, однако, несколько просветить личность Леопольда Каверзнева в свете его недолгой биографии.

Леопольд получился из мечтательного мальчика, воспитанного на чтении романов Жюля Верна, Майн Рида и Фенимора Купера. Сюда же, само собой, относился и Дюма. Но особенное место в его жизни занял Конан Дойль. Тем более, что в те поры каждый школьник увлекался ловлею иностранных шпионов и диверсантов, как теперь фарцовкой и мелким бизнесом. Тогда было меньше политэкономии, а романтизма больше. Лепа с самого раннего детства мечтал о путешествиях с приключениями, о борьбе за справедливость и освобождении угнетенных. Он хотел даже очутиться на Кубе, чтобы поучаствовать в перевороте к лучшему, но не нашел для этого средств. Еще мечтал Лепа о прекрасной незнакомке, имевшей впрочем довольно неопределенную наружность и характер, в связи с тем, что незнакомки попадались все разные, одна лучше другой и выбрать никак было нельзя.

С течением времени реализм действительной жизни несколько остудил Лепин романтический пыл. Громадные небесные пространства безжалостно распарывались сверхзвуковыми аппаратами, а загаженные нефтехимией моря и океаны, будто мухами, засиживались военными базами и ядерными полигонами. Экзотическое же население теплых стран вырождалось и напропалую перенимало у белых подонков все самое худшее и наотрез отвергало лучшее.

Оставались еще космические дали, но почему-то они не будили Лепиной фантазии, казались чужими и безжизненными.

Руководясь своим несозревшим подростковым сознанием и романтическими бреднями, Леопольд выучился на работника органов и даже успел немного потрудиться на этой ниве. Вскоре проявления самой дикой жизненной прозы так озадачили Лепу, что он перестал почти различать меж собой преступников, а в некоторых случаях отличать их от своих товарищей по работе. Он даже дошел до такой дилеммы: или все вообще преступники, или никто не преступник; оставалось только ее решить для дальнейшего образа жизни.

Поэтому знакомство с Терентием как бы остановило его у края пропасти, пробудило в нем угасшие было мечты о поэтической жизни героя, так необходимые Лепе для нормального самосознания.

- Человек повидал страны, - рассуждал Лепа, - может сравнительно анализировать и делать обо всем выводы. Надо его держаться, поучиться у него уму-разуму, а потом решать, как быть.

Он сделал свой выбор от всего сердца и поэтому поспешил скорее к матросу, чтобы предупредить того об опасности заключения в КПЗ и надеялся, что, может, удастся набиться к нему в компанию для продолжения службы на "Потемкине".