Золото на ветру - [13]

- Гражданин Терентий, - спохватился Лепа, а разрешение на хранение обреза у вас имеется?

- Лепа! - треснул по лавке матрос так, что та чудом устояла на месте, - Ты, я гляжу, не понял ничего... Сам обрезал, сам и разрешил! Не то, может, у Шерстюка твоего спросить?

- Ну-ну, Терентий, не все же Шерстюки в милиции.

- Да почти что все, - махнул рукой повстанец, - ты вот всмотрись в своих братков получше, да после посуди.

- Так как же сне дальше-то быть? Я ж на службе состою, оклад получаю, работал до сих пор честно, горя не знал, а теперь что делать?

- Вот и давай честно дальше служи, лупи злодеев, раз тебя научили, здоровье только долечи. Без здоровья и жить неохота.

- А вы, Терентий?

- Я, вишь ты, на "Потемкин" думаю вернуться. Подамся на юг к теплу, дельце только одно довершу и... ехало-болело... Слыхал? Крыши-то эти снесут скоро - постановление вышло. Котикам моим негде поблудить будет. Ишь ты, мастер, - полюбовался он на фанерную резную полочку, - этот не пропадет.

Доев рыбу и запив съеденное полбутылкой недорогого вина, оба поднялись и направились к выходу. Заперев дверь, они самым обыкновенным способом спустились по ступенькам вниз (за исключением одного момента, когда шедший позади Терентий, оказался вдруг впереди. Лепа даже поглядел - нет ли другого матроса, но не увидал такого. Потом после поворота, опять он оказался впереди, чтобы вскоре получить от Терентия на прощание легкого пинка под зад, очутиться в знакомом дворе и перевести, наконец, дух).

Не переведя его как следует, Лепа, уже направился к вокзалу, где его нарочно дожидалась электричка и свободное местечко у окна.

XX

- Мерзавцы! Остановитесь! - заорал Шерстюк, завидя впереди шагающее строем звено. Бешено крутя педали, он настигал пионеров, а те, услыхав его крики, притормозили ход и, разиня рты, ждали услышать, что скажет достигающий их дядя, галопирующий на подростковом "Орленке".

- Стойте! - еще раз рявкнул Харитон, спрыгнув с "Орленка" и подняв руку.

По обыкновению всех подобных субъектов, Шерстюк позабыл две вещи (из числа доступных его развитию): во-первых нахальство подростков, собравшихся кучей, хоть бы и под пионерским знаменем, резко возрастает; и во-вторых, на нем не было устрашающей милицейской формы. В результате этого авторитет его признан не был, и даже он немедленно заполучил по глазу несмертельный удар комка жеванной бумаги, одновременно с пребольным выстрелом из рогатки в затылок.

В этот миг из-за туч выглянуло яркое солнце и отбросило на детей резкую тень, погрузив их в сумерки и ослепив Шерстюка.

- Сопляки! - взвизгнул капитан, - Верните мне...- он не договорил, так как, заглушая его, откуда-то с неба, или с крыши раздался раскат громового голоса:

- Получи, собака!

И оттуда же ударила рыжая молния, имевшая начало в опиленном стволе, а конец в самом сердце Шерстюка.

Обескураженные пионеры кинулись к нему, подбитому, и удивленно ахая, принялись затаскивать на носилки, причем всеми хлопотами и суетой верховодил явившийся невесть откуда Шерстюк 2-й.

1-й Шерстюк, еще живой и довольно ясно соображавший, стал хватать детей за края одежды и слабо, сколько позволяли остатки сил, вскрикивать:

- Уберите, прогоните его! Не давайте меня, спрячьте меня! Не давайте...

Голос его все слабел, дети не слушались и не хотели замечать поразительного сходства. Они накрыли Харитона гардиной и понесли к медицинскому пункту, а рядом с носилками все сновал отвратительный двойник, поправлял гардину, сжимал Харитону пальцы, заглядывал подло в глаза.

Не в силах выдернуть стынущую руку, Шерстюк отвернулся к пионерам и уж из совершенно последних сил повторил:

- Слепцы, слепцы, посмотрите...

И встали перед ним слова в записке: "... а помирать, Федя, очень неохота, запомни!"

Рука его упала с носилок и поволочилась следом, а рядом с ней подпрыгивала на камнях гардинная кисть. В один момент из нее выпал плещущий разноцветными лучами бриллиант и, незамеченный никем, замер в пыли.

Тут же сверху спланировала на это место фиолетовая ворона и, подхватив камень, уволокла его на крышу. Там она некоторое время мыкалась, не то разыскивая дорогу, не то заметая следы, но потом оказалась наконец у известной каморки, засунула голову в окно и аккуратно опустила камень на резную фанерную полку.

Каморка Терентия осветилась новым светом. Матрос, проснувшись, взглянул без интереса на подарок и, перекрестив зевающий рот, уснул на другом боку,досадуя на беспокойство и припоминая конец ускользнувшего сновидения.

XXI

До санатория инспектору добраться не пришлось. У платформы его поджидал облепленный грязью газик и Ребров, радостно скалясь, делал руками приглашающие знаки.

- У нас ЧП, инспектор! - еще издали закричал он, затем, дождавшись Лепу, закурил и, выпустив клуб дыма, весело сообщил:

- Шерстюк-то наш, наказал долго жить! Дуба дал. Вот ток - жил себе не тужил, а после раз-два и перекинулся.

- А что ж ты веселишься, скотина эдакая, коли помер товарищ? пытливо спросил его Каверзнев.

- Ну ты сказанул - "товарищ". Еще скажешь - друг. У него на морде написано, какой он товарищ. Так - "привет-пока", - всего и дружбы. Я и не возил его почти... От грибов помер. Грибов пожрал намедни и прямо на улице "у пяти углов" отдал концы. Его пионеры подобрали. Собирали утиль, глядь - Шерстюк. Под мышки его и в отделение. Шустрые пацаны, их в управление пригласили порасспросить, а теперь не выгнать. Лазят везде, на дуде своей всех пугают. Но главное, отчего общий-то сбор и тебя позвали: Шерстюк подонком оказался, каких поискать. Душегуб-убийца. У него, я ж говорю, на морде написано. Собственного соседа дверью убил и в ванной утопил. Видал такое? Труп сволок в канаву у пивзавода и там бросил, как будто так и надо. А там, в той канаве, вообрази себе, еще труп случился! Я не верю, что откуда ни возьмись, я думаю, это тот же Шерстюк натворил. Так эти трупы с водой засосало в трубу, и уж не знаю как так, разно говорят, но завлекло аж в квасной бак главный, откуда по бочкам льют. Так вот, слышь ты штука, который день везут травленных в больницы и назад - на кладбище, весь город потравлен, почитай, пол-управления потравлено, а Шерстюку тому хоть бы что. Уж помер, а гадит. Говори теперь "товарищ по работе". Вон, гляди - жара, а у бочек никого, все пуганы трупным ядом, только и говорят об нем, - Ребров притормозил у бочки и толстая квасная баба, подскочив к ним, протянула две огромные пенные кружки: