Золото Хравна - [133]

В дверном проеме за их спинами мелькнуло испуганное женское лицо и тотчас скрылось.

Хокон поднял бровь.

— Мир тебе, Халльдор Смола. Сдается мне, ты не рад гостям?

— Я рад гостям, когда они на деле, а не на словах приходят с миром, — отозвался Халльдор, раздув ноздри.

— Отчего же полагаешь ты, что я не с миром пришел в твой дом?

— С тобою больше десятка вооруженных людей, среди коих вижу я и тех двоих, что вовсе не желают добра нашему роду, — Халльдор кивнул на Торлейва и Никуласа.

— Однако с нами и родич твой, Эйольв, сын Свейна, — возразил Хокон.

— Верно, — согласился Смола, — я и то смотрю. О такой ли помощи просил я тебя, старик, какую ты привел в наш дом?

— Я вдвое старше тебя, Халльдор, — отозвался Двухбородый. — Мне лучше знать, в какой помощи нуждается наш род.

— Ежели годы делают человека предателем, так уж лучше мне не дожить до твоих лет, родич!

Торлейв видел, как из-за бани, из-за стабура и амбара постепенно стягивались люди Халльдора Смолы — его работники и сыновья. В руке у каждого были либо вилы, либо секиры, либо просто крепкие палки. Кто-то прятал и меч за спиною. Хёвдинг Хокон приметил это, но не подал виду.

— Довольно разговоров, — вдруг резко прервал он спор Эйольва с Халльдором. — Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваши прения. Вы, полагаю, сумеете и позже договориться меж собою, как вам надо. Стало мне известно, Халльдор, что в доме своем укрываешь ты разбойника и душегуба, нарушителя права короля — Стюрмира, сына Борда. Как представитель закона в нашем хераде, вынужден я требовать от тебя немедленной его выдачи или доказательств того, что сведения мои ложны.

— Каковы бы ни были твои сведения, Хокон, лучше тебе подобру-поздорову убраться с моего двора. Людей у меня немало, против твоих сам-два народу наберется.

— Не в меру ты крут, Халльдор; как бы это не вышло тебе боком. Вчера ночью кто-то пытался поджечь постоялый двор. Не твоих ли это рук дело? Вон, смотрю я, у одного из твоих слуг перевязана голова — уж не он ли подвернулся ночью под меч этого молодца?

Хёвдинг Хокон кивнул на Торлейва. Халльдор неприязненно покосился на него, но тут же отвел взгляд и вновь обратился к Хокону.

— Напрасно полагаешь ты, Хокон, что коли ты государев человек, так на тебя уж и не найдется управы, — зло процедил он сквозь зубы. — Я могу подать на тебя жалобу в тинг за облыжное обвинение. А заодно и за то, что незваным, с оружием в руках, пришел ты в мой дом, нарушив мир накануне праздника.

В длинной как жердь руке бонд сжимал древко топора; возможно, он только что рубил дрова — но один из работников, вышедших за ним следом, опирался на вилы, другой нес в руке тесак, третий недвусмысленно выставил рогатину.

— Довольно слов! — Хокон сверкнул глазами. — Либо приведи ко мне своего родича, либо я вступлю в твой дом, нравится тебе это или нет.

— А понравится ли тебе, хёвдинг Хокон, если я с моей секирой встану здесь в дверях? — рявкнул Халльдор. — Или тебе больше будет по душе, если я скажу своим людям окружить твоих прямо здесь, на дворе?

— Что означает сие? — Хокон чуть приподнял бровь. — Словесное ли это недержание, или ты и впрямь ищешь ссоры?

Торлейв заметил, что люди Халльдора подступают все ближе. Хватило бы одного слова Смолы, чтобы они бросились на малый отряд хёвдинга, сбрасывая всадников вилами и добивая их на земле. Отступить здесь было некуда и развернуться негде.

Торлейв переглянулся с Никуласом.

— Держись рядом со мной, если что, — тихо сказал тот. — Будем отбиваться бок о бок.

— Не слишком ли ты много берешь на себя, Халльдор? — вдруг заговорил Эйольв Двухбородый. — Ужели готов ты свою жизнь и жизни этих людей, — он обвел рукою двор, — положить против одной? Неужто Стюрмир, сын Борда, не поставил себя сам против короля и закона, что ты готов, презрев разум, встать вместе с ним по ту же сторону? Подумал ли ты о жене своей Асгерд — если не ошибаюсь, вы ждете прибавления? Подумал ли ты о ребенке, что никогда не увидит отца или вырастет, сознавая, что тот — преступник, нарушивший право короля? О мальчиках, что стоят там у стабура со своими короткими мечами и благодаря твоей горячности, возможно, никогда не достигнут совершеннолетия и не унаследуют твое оружье, твой одаль, твое имя?

— Пусть лучше погибнут они теперь, пока малы, чем увидят, что отец их опозорил себя, выдав родича, просившего у него защиты, — пробормотал Халльдор, исподволь глянув на сыновей. Старшему было лет шестнадцать, а младшему — едва ли четырнадцать. Меч, который держал он, был выкован для детской руки.

— Не только свое благополучие, но и их молодые жизни готов ты отдать за жизнь человека, для коего люди — не что иное как доски, что кладут в болотную жижу, дабы пройти по ним на другой берег и не замочить ног! — Двухбородый сверкнул глазами.

— Не скажу, чтобы в словах твоих, родич Эйольв, вовсе не было правды, — процедил Халльдор нехотя, — но я обещал ему защитить жизнь его и честь.

— И ты сдержишь это обещание любой ценой? Любую цену готов ты заплатить за то, чтобы твой родич не ответил по закону за свои злодеяния? Или ты полагаешь, родичи тех, кого он убивал против всякого закона, нынче не вопиют об отмщении? Или поруганное право короля для тебя уж ничего не значит — столь сильно звучит в твоем сердце твоя собственная гордыня? — продолжал спрашивать Эйольв, пристально глядя на Халльдора.