Золото друидов - [32]

Торгейр, тихонько мурлыча под нос, накаливал нож. Молчаливый конунг, скрестив руки на груди, стоял чуть в стороне.

— Хьяль, судя по всему, наши друзья действительно тренды. Сейчас попытаемся узнать, кому из вождей они служат.

— Агнар, кажется я видел одного из них раньше.

— Этого? — Забияка даже отвлекся от игр с раскаленным железом, чтобы, грубо схватив за волосы, повернуть к скальду перекошенное лицо одного из пленных.

— Нет, того черноволосого. Ну, которого подстрелил Гейр.

Агнар внимательно посмотрел на Хьяля.

— Интересно, где же?

— Не могу вспомнить.

¬— Жаль. — Конунг задумчиво поджал губы. — А об этих, что скажешь?

Скальд пожал плечами.

— Ничего особенно. По одежде и говору действительно тренды откуда-нибудь из срединных земель. Дай Гейру немного времени, и он скажет о них гораздо больше. — Хьяль криво усмехнулся.

— Здесь ты совершенно прав. — Торгейр плюнул на лезвие. Раздалось яростное шипение.

— Хьяль, можешь идти, — мягко сказал конунг. — Знаю, ты этого не любишь.

Скальд резко развернулся прочь от костра. Из-за спины донеслось презрительное: «Безумный у нас вообще слишком мягок для северянина. Конунг, может, по возвращении дадим ему передник и пошлем доить коров».

— Торгейр, заткнись и приступай к делу.

— Хорошо, это я всегда с радостью.

— А-А-А-А-А!

Скальд брел по равнинной пустоши, стараясь не обращать внимания на раздающиеся позади дикие нечеловеческие вопли.

Наконец он отошел достаточно далеко, чтобы, хотя бы закрыв ладонями уши, не слышать, как Торгейр «разговаривает» с пленным.

Хьяль со стоном опустился на землю. Дико хотелось выпить. Напиться так, чтобы с утра от малейшего движения раскалывалась голова, и все мысли о смысле сущего казались ничтожной малостью по сравнению с глотком холодной воды, способной успокоить горящее горло.

Хьяля с головой накрыло ощущение ненужности, преходящего всего, зыбкости самого окружающего мира. Подобное чувство приходило к нему все чаще с возрастом. Я стал слишком мягок для этих земель, — в очередной раз подумал Хьяль. Здесь даже поэты поют о войне и убийствах, получая за это часть добытого в бою добра, и нет большей чести для стихотворца, чем принять из рук вождя богато изукрашенный меч. Тогда как за строки о женской красоте здесь можно получить ножом под ребра, ведь их считают сродни порче. Жизнь имеет четкую меру в золоте или мехах, которые платят за убитого, если не хотят чтобы за тобой пришли его родичи. И все это продолжается не просто год из года, но век из века.

А где по-другому, — грустно ответил сам себе скальд. Ты обошел столько земель и где ты видел что-то иное. На востоке в землях арабов? На юге у франков? В людном и полном роскоши Миклгарде? Даже на родине христианского бога, учившего людей прощать. Везде льется кровь. Нигде нет мира.

Хьяль лежал, глядя в небо. Перед глазами мелькали события прошедшего дня. Падающие на обильно политую кровью землю тела. Ножи мелькающие в руках смуглых маленьких финнов. Белые пятна голов под килем несущейся на полном ходу ладьи.

Скальд резко открыл глаза от хруста гальки под чьими-то ногами. Кажется, он задремал. Вымотавшись до предела, сам того не заметив, провалился в кошмар.

Рядом тяжело плюхнулся на землю Ульф.

— На, выпей. — Хьяль приподнялся и жадно присосался к протянутому меху. — На этой ладье вообще много всего. Вот и пиво нашлось.

Скальд, не выпуская из рук благословенный сосуд, благодарно кивнул.

Чуть в стороне раздавались громкие стоны — несколько сведующих в лекарстве воинов возилось с пострадавшими в дневной битве. Тут же готовили к огненному погребению мертвых.

— Скольких мы потеряли сегодня?

— Хм. Почти десяток. Раненых еще больше. Некоторые не доживут до утра. — Ульф горько усмехнулся. — И ведь могло быть гораздо хуже, если бы они не растерялись или мы сплоховали где-нибудь.

— Я посвящу погибшим песню.

— И что им от этого, Хьяль? Поле боя пахнет кровью выплеснувшейся из вен, благоухает вывалившимися из распоротых брюшин кишками и всем чем эти кишки наполнены. В общем, запах не из приятных, а вы, скальды, воспеваете эти поля, будто они источают дивный аромат.

Некоторое время они молча потягивали пиво.

— Что удалось узнать от пленных?

— Все, как ты и предполагал. Это люди Хакона владыки Трондхейма. Есть такой фюльк в Трендалеге. Его род возвысился меньше десяти лет назад, но сейчас он далеко не последний человек в тех краях. Этим летом Хакон убедил часть вождей, что Финнмарк их исконный край, а мы здесь гости.

— А черноволосый? — Воспоминание о тучном командире трендов ворочалось на самой границе памяти, упорно отказываясь возвращаться в обжитую область.

— Хм. Этот пришел совсем недавно. И вообще, по всему выходит не тренд. Их здесь таких в последнее время много объявилось, молчаливых людей из ниоткуда. Владыка Трондхейма возвысил пришлых, приказав слушаться даже старым командирам судов. Люди поворчали, но, видимо, этот Хакон умеет настоять на своем.

— Не тренд говоришь? — Части головоломки наконец-то встали на места. Перед глазами Хьяля предстала еще одна картина. Гораздо менее яркая, чем те что, преследовали его во сне, но в некотором роде даже более пугающая.