Золото Алдана - [135]

— Ну и славно! Стало быть, скоро поправишься, — обрадовался Изосим, всю дорогу беспрестанно молившийся о здравии друга.

— Ну что, герой, будем жить! Молодец! Можно сказать, спас отряд! — похвалил парня Андрей Ермолаевич.

* * *

За неделю прошли несколько сутулых водоразделов с бурунистыми речушками. Чем ниже становились горы и шире долины, тем чаще встречались высокие скелеты эвенкийских чумов, иногда покрытые берестой. Оленеводы, кочуя со стадом по сложившимся веками тропам, жерди с собой не увозят, а снимают при перекочевке только шерстистые покрышки.

Вот и сегодня после полудня в перестойном кедраче на взгорке, неподалеку от речки, проступили, словно призраки, белые, покрытые атласной берестой колокола.

Подошли — вокруг ни души. Хоть и не принято тревожить чужие жилища, но пришлось: по земле глухо забарабанили крупные капли.

Утром деревья и трава после дождя были мокрыми, а в чуме сухо, уютно. Сквозь незаметные глазу дырочки в бересте тянулись золотистыми нитями лучики света. Андрею Ермолаевичу захотелось забыть, что он начальник отряда, и позволить себе просто полежать, понежиться. Подкралась соблазнительная мысль: «Может, дневку сделать? А почему бы и нет — люди давно без отдыха и бани». Высунувшись из спальника, он объявил полусонным товарищам:

— Остаемся на дневку. До обеда отдыхаем, после обеда всем стираться, мыться!

Бюэн, перевязав и покормив сына, занялся осмотром нарт. Менял, подтягивал истершиеся вязи, проверял, распутывал упряжные ремни, заменял треснувшие копылья. На двух остолах закрепил разболтавшиеся костяные наконечники.

Изосим с одним из рабочих варили еду, валили и таскали сухостоины на дрова, поддерживали огонь. Кто-то латал дратвой изношенную обувь, кто-то штопал порванные брюки.

Топограф систематизировал материал, делал записи в дневнике наблюдений.

Петр, выбрав место поближе к речке, натаскал кучу камней и, сложив из них очаг, несколько часов жег дрова. Когда угли стлели, поставил над раскаленными докрасна валунами палатку, связал березовый и пихтовый веники.

Парились в нестерпимом жару в несколько заходов. Разогревшись, ныряли в холодную речку и опять махались, охаживая друг дружку вениками, под дикие, полные восторженного счастья вопли.

После бани расселись вокруг костра на бревнышках и, подставив под лучи солнца молочно-розовые тела, пили чай. Комары наконец совсем исчезли, стало возможным сидеть вот так — обнаженными и без дымокура, от которого разъедает до слез глаза. Какое это, оказывается, счастье!

Легли пораньше с расчетом выйти на маршрут с рассветом. После бани спали так крепко и сладко, что никто не слышал шума подступавшей воды.

Разбудил крик Бюэна:

— Вставай, река пришла!

Повыскакивав из чумов, в сером полумраке люди увидели воду всего в метре от себя. Палатку, в которой несколько часов назад так яростно парились, уже смыло. Мутный поток проносил мимо людей вывороченные с корнем деревья и какие-то непонятные темные кучи. Один огромный ствол, зацепившись за что-то корневищем, стал медленно разворачиваться, наезжая ветвистой кроной на чумы. Зеленый таран без труда смял крайний. Рабочие едва успели оттащить повыше уже подтопленные нарты.

Оглядевшись, поняли, что находятся на острове. Оленей не видано — чуткие животные поднялись на холм до того, как лагерь отрезало от берега. Последовать их примеру уже не было возможности — по ложбине несся взбаламученный поток. Он был столь же стремителен и грозен, как сама речка. Полозья нарт опять лизала подступавшая вода. Чтобы их не унесло, привязали ремнями к молодым гибким деревцам.

— Мужики, пока не поздно, поднимаем груз на деревья, — скомандовал Андрей Ермолаевич и стал спешно рубить жерди для настила. Вооружившись топорами, все кинулись помогать. Две площадки соорудили друг над другом, используя близлежащие деревья как столбы — стойки. Груз подняли на самый верхний и накрыли пологом, а сами разместились на нижнем. Сели, плотно прижавшись друг к другу, чтобы дать Васкэ возможность лечь поудобней.

Отдышавшись, Андрей Ермолаевич поднялся на верхний настил проверить, не оставили ли чего ненароком. Убедившись, что инструмент и продукты на месте, успокоился. Огорчало только то, что подмочили соль и крупу.

Рабочие, подававшие грузы на настил, промокли по пояс и теперь, не имея возможности обсохнуть, стучали зубами от холода. Да и остальные озябли. Выручил, как обычно, главный союзник таежников — спирт. То, что оставалось во фляжке, выпили зэки, но у предусмотрительного Андрея Ермолаевича на дне ящика с образцами была припрятана заначка. Обжигающая жидкость не только согрела тела, но и развязала языки.

— Я думай, наше дело хорошо, — изрек захмелевший Бюэн. — Вода близко, сухари есть, работа нет, мало-мало гуляем, — и рассмеялся.

— Да уж, лучше не бывает — знатно устроились, — с улыбкой кивнул Петр.

Один из рабочих, с любовью взирая на Бюэна, расплылся в улыбке:

— А согласитесь, братцы, наш проводник замечательный человек.

— Эт точно! Эвенки — как дети: доверчивы, простодушны. Наверное, поэтому они так спокойно отнеслись к колонизации. Хотя и колонизации-то никакой не было. Русские селились по берегам больших рек и не тревожили коренных жителей, не вмешивались в их образ жизни. Кое-где даже наоборот, и такие случаи описаны в отчетах, казаки перенимали местный язык и местные обычаи, — начал рассказывать Андрей Ермолаевич. — Единственным следствием русского присутствия для инородцев был ясак — уплата всего-то двух соболей в год, который и воспринимался ими, не как дань, а как выражение вежливости и уважения к «белому Царю». Зато взамен они получили гарантии защиты и безопасности.