Золото Алдана - [126]

В горах тоже духи живут. Самый сильный — Калу. Эти духи могут перелетать в любое место, превращаться в людей или зверей. Портить их или лечить. Шаманы во время камлания разговаривают с ними, дают подарки, просят забрать болезнь обратно. Когда шаман камлает, он надевает шкуры, вешает колокольчики, железки, шапку с рогами. Ходит, прыгает и громко бьет в бубен колотушкой — лапой медведя. Шаман может ходить в царство мертвых. Там узнает, у кого родится ребенок, кто зверя добудет, — переводил Бюэна Изосим.

— Ну, с духами разобрались, а сами-то чем занимаетесь?

Немного помолчав, покурив, Бюэн уже веселее продолжил:

— Женщины чум ставят, еду готовят, доят оленей, дрова рубят, шкуры выделывают, унты, одежду шьют, детей смотрят. У нас, мужчин, другая работа. Охраняем, пасем стадо, охотимся. В праздники несколько родов вместе собираемся. Много едим. Танцуем — встаем лицом друг к другу, переминаемся с ноги на ногу и хоркаем, как ороны. Из ружей стреляем. Загадки загадываем, кто больше отгадает.

— Загадай какую-нибудь, — попросил Петр.

— Старик стоит, небо подпирает?

Не долго думали слушатели, почти враз отгадали:

— Дым!

— Без крыльев летит, без голоса, а свистит?

— Ветер! — опередив всех, азартно выкрикнул Андрей Ермолаевич.

— Быстро отгадываете. Загадаю потруднее: «В середине бревно, по бокам два озера, а внизу яма?»

— Нос, глаза и рот! — сообразил Изосим.

— Молодец, голова хорошо работает! — похвалил внучатого племянника проводник.

— Бюэн, ты так и не ответил, как все же вас правильно называть: тунгусы или эвенки? — не унимался любознательный геодезист.

— Сами себя мы зовем эвэнкил. Слово «тунгусы» придумали лучи. Теперь так редко говорят.

— Вы с якутами на одной территории живете, а домашние животные у вас разные. У них лошади, у вас олени. Почему так?

— Когда Сэвэки решил дать людям оленей, он стал кидать их с верхнего кочевья. Мы постелили им мох, развели дымокуры. Олени упали на мох возле дымокуров. Им было мягко. Их не кусали комары и оводы. Вот у эвенков олень и прижился. А в других местах ороны падали прямо на землю. Ушиблись и убежали.

Все рассмеялись от такого, по-детски наивного, толкования. Андрей Ермолаевич, вытирая выступившие от смеха слезы, напомнил:

— Товарищи, время позднее, пора спать. Спасибо, Бюэн, за интересную информацию, если что еще вспомнишь, завтра доскажешь.

* * *

Миновала еще одна неделя. Еще одна пирамидка увенчала очередной голец. Отряд, выполняя топографическую съемку местности, продолжал двигаться на север. Ночные заморозки кончились. Люди сменили тяжелую зимнюю одежду на летнюю. На ноги вместо меховых унтов надели легкие ичиги из лосины, выложенные киусом.

Нежный аромат пушистой лиственницы густо пропитал воздух. В тайгу пришла та благодатная пора, когда уже довольно тепло, но кровососы еще не расплодились. Изредка пикировали лишь пережившие зиму крупные комары, но их было так мало, что Изосим из сочувствия даже позволял им насосаться крови.

Пользуясь потеплением и отсутствием гнуса, на очередной стоянке, разбитой рядом с небольшим, в три юрты, наслегом, палатки не ставили. Расстелив шкуры прямо на земле, легли в меховых мешках под открытым небом, хотя якуты утверждали, что ночью «небо начнет плакать» и убеждали ночевать в юртах.

— У доброго хозяина и возле юрты хорошо, а у худого и у очага замерзнешь, — успокоил их Андрей Ермолаевич.

Бюэн забрался в свой любимый спальник из шкур толсторогов — снежных баранов. В отличие от оленьих, они не продырявлены личинками оводов, да и мех у них более стойкий.

Среди ночи толпа туч, отдыхавшая на склоне хребта, тяжело толкаясь во тьме, действительно сползла на пойму и посыпал некрупный, но частый дождь. Пришлось — таки перебираться в юрты к якутам. Прежде чем зайти, долго вытирали сапоги о втоптанный в землю пучок веток. Утром подивились тому, как набухла речка. В этих краях всегда так — почва из-за вечной мерзлоты пресыщена влагой, и даже непродолжительные осадки вызывают заметный подъем воды.

Часть берега, подмытая течением, на глазах людей обрушилась, обнажив, к общему восторгу, кладбище мамонтов. Из мощной льдистой жилы с вмерзшей в нее галькой и песком торчали кости. Выделялся громадный череп с глазницами, забитыми льдом и грунтом. Топограф, никогда прежде не видевший так хорошо сохранившиеся останки доисторических исполинов, забегал, фотографируя их и якутов, которые тут же принялись откапывать и сортировать кости.

Мощные, нежно-кремового цвета бивни они освобождали в первую очередь и сразу перенесли к юртам. Каждый бивень тянул пуда на четыре. Здесь их тщательно мыли и, чтобы после извлечения из промерзшего грунта они не расслоились и не растрескались, завернули, каждый в отдельности, в толстый слой ягеля, после чего закопали в земляном полу прямо в юрте. Там они будут лежать долгие месяцы, постепенно отдавая накопившуюся нутряную влагу. Только после этого из бивня можно будет вырезать посуду и красивые поделки: скребки, рукоятки ножей, фигурки людей и богов, гребни, застежки на оленью упряжь. Полуторасаженные ребра тоже пойдут в дело — якуты используют их при сооружении каркаса юрты.