Золотая трава - [38]

Несмотря на запоздалый свой приезд, Ян Кэрэ и Корантен Ропар после обильного завтрака с теми, кто собирал картофель, были отправлены вместе с местными молодыми людьми обследовать дороги, шедшие от самого основания холма. Им надлежало кое-где по обеим сторонам прохода срезать колючий кустарник и вырвать крапиву, засыпать чересчур глубокие рытвины и колдобины — все это могло затруднить гостям доступ в деревню. После чего надо было собрать кучи хвороста, чтобы с наступлением ночи на трех перекрестках зажечь костры. Огни костров, хорошо видные снизу, поведут к деревне всех желающих, которым не слишком хорошо известны причудливые извивы троп, и они рисковали бы заблудиться, упершись в тупики, а самые легковерные среди них не замедлили бы увидеть в этом козни сверхъестественных существ. Корантен Ропар, который прожил всю свою жизнь на берегу, был под сильным впечатлением тишины, которая поглощала вас целиком, стоило лишь отойти от обитаемых мест. Но едва разгорелись костры, как послышались по всем дорогам крики, смех, обрывки разговоров и стук сабо. Не так уж много шло людей, возможно, меньше двух дюжин, но шумели они за целую сотню из-за того, что эхо разносило звуки далеко в вышину. Никакая чертовщина не устояла бы перед таким гвалтом. И уже парочки певцов, невидимые на пустых тропках, заводили песню, начиная с медленного тралалала.

Отряд, расчищавший дорогу, поднялся наверх, оставив для поддержания огня мальчуганов, восхищенных такой удачей. Большой двор, общий для всех трех ферм, был чисто-начисто подметен женщинами, успешно применявшими метлы из шильной травы. Сарай для машин и повозок был почти целиком освобожден, за исключением одной двухколесной тележки, у которой оглобли поставили горизонтально. Они должны были служить эстрадой для певцов. В глубине, у стены, неясно поблескивали бочки, кувшины, стаканы, десятифунтовые хлебы и всяческие изделия из свинины. Надо ведь восстанавливать силы поющим и танцующим; пустой мешок не удержишь стоймя. Тем временем жители деревни, еще не сняв рабочей одежды, еще черные от пыли полей, сгорая от нетерпения, сновали туда-сюда: только что они вернулись с корзинами и ручными орудиями труда — кто тащил тяжесть на плече, кто волок за уздечку усталую лошадь. Они без передышки переходили от своей тяжелой работы к танцам, которые являлись не чем иным, как чрезвычайно приятным ее увенчанием.

Мгновенно воздух наполнился голосами мужчин, женщин, детей, прибывавших со всех сторон. Они шли медленно, как принято, когда идут в гости, пусть к самым близким родственникам. Место действия было освещено всего лишь керосиновыми лампами, которые хозяйки поставили на высокие края столов, придвинув их к самым окнам, выходившим во двор, да еще несколькими аварийными фонарями, развешанными там и тут. А надо всем расстилалось светлое небо, все усеянное звездами, как в описаниях Виктора Гюго. Этого было достаточно, несмотря на провалы темноты, чтобы разглядеть наряды людей, пришедших снизу: все они были одеты хоть и не по-праздничному, но чисто. В особенности девушки и молодые женщины умели украсить будничную одежду, добавив к ней праздничные детали. Ведь надо найти правильный тон, именно такой, который подошел бы к любым обстоятельствам. Этой премудрости учатся от матери к дочери.

Пока Ян Кэрэ обходил двор, здороваясь с родственниками и друзьями, которых еще не повидал, Корантен, отступив в темноту, прислонился к стене конюшни. За стеной он слышал постукивание лошадиных копыт по каменным плитам пола; после каждого удара подковой лошадь издавала какие-то звуки, похожие на чихание. Корантен желал только одного: остаться тут никем не замеченным — в одиночестве, внимательно наблюдая за этим крестьянским сборищем, которое столь же отличалось от привычного ему, как горный пейзаж от пейзажа прибрежного. Эта гора, не очень высокая, может быть, и заслуживала наименования всего лишь холма. Но Корантен, всю жизнь проживший на уровне соленой воды, испытал только что подлинное потрясение, увидев мир на несколько сотен футов под собой. Хоть тут и присутствовал приведший его Ян Кэрэ, в этой местности и среди ее обитателей Корантен чувствовал себя втирушей. Он думал, что никогда не смог бы привыкнуть к здешним жителям, а они к нему. И в то же время он чувствовал, что где-то в глубине его существа прорезается зернышко ностальгии, которая будет все расти и расти, как только он их покинет. Подите разберитесь во всем этом! Даже их бретонский язык, более жесткий, с более четкой артикуляцией, чем его, некоторые таинственные слова, о смысле которых он не решался спросить, некоторые обороты фраз, тоже ему непонятные, все, вплоть до их смеха, приводило его в замешательство, ему казалось, что будто говорят они совсем на другом языке, хоть и близком ему. Пусть в глубине души он чувствовал полное сообщничество с ними. Он вспоминал, что и Ян Кэрэ, когда появился в Логане, говорил так же, как здешние жители. Но ведь понадобилось очень мало времени для того, чтобы он начал изъясняться как заправский житель Логана, правда, сохранив кое-какие особенности произношения, которые выдавали в нем пришельца. Однако стоило ему побыть всего несколько часов в своей деревне, как он сразу приобрел все повадки горца, которые жили в нем и тогда, когда он пел и танцевал у тетушки Леонии или на «Золотой траве».