Золотая трава - [40]

Ему отвечает серьезный, несколько стесненный голос:

— Как работаешь, так и отдыхаешь. Разве это не справедливо?

— Послушай, Элена, — говорит Ян Кэрэ, — побудь немного с Корантеном. Он несколько диковат, да и не знает тут никого. Ночных праздников у тебя здесь будет еще много, а вот у меня, там… Мне хочется станцевать середину танца и еще в середине круга в следующем куске, не сходя с места, без передышки. Честное слово! У меня в каждом колене по муравейнику, необходимо растормошить муравьев. Не бойся его, он совсем не злой.

Ян рассмеялся и беззаботно ушел от них. Корантен был очень смущен и следил за ним глазами, пока тот не нырнул в толпу, которая становилась все более плотной. Тут вновь зазвучал серьезный голос:

— Это правда, что вы такой уж дикий парень?

— Не знаю. Другим виднее.

— Я вас совсем не боюсь. Нисколечко.

— Это меня подбадривал ваш кузен. Ян просил вас не бояться меня. Он уже не раз проделывал со мной такие фокусы, когда мы отправлялись вместе в компанию молодежи. Правда, не часто это случается. Но он всегда умудряется подвести ко мне какую-нибудь девушку и бросить меня с ней. Я страдаю, не зная, что ей сказать. Только и делаю, что засовываю руки поглубже в карманы. Мы, моряки, вообще любим держать руки в карманах, когда находимся на суше. К счастью, девушка всегда скоро уходит, и дело на этом кончается.

— Для нелюдимого парня, — вступает с оттенком иронии серьезный голос, — вы не такой уж неразговорчивый, каким хотите представиться.

— Впервые в жизни. Вы меня нисколько не испугали.

— Не рассчитывайте, что я так скоро уйду от вас.

— Вы не любите танцевать?

— Наоборот — так же, как и все здесь — молодые и старые. Так мы отдыхаем после тяжелых работ.

— Тогда вам необходимо присоединиться к остальным. Я и один тут постою.

— А что скажет мой кузен Ян Кэрэ, если я вас оставлю?

— Я ведь привык к тому, что меня оставляют.

— Не до такой степени, как я.

При этих неожиданных словах Корантен отважился взглянуть на нее. С тех пор как зазвучал ее серьезный голос, он ни разу еще не отважился на это. Он знал только, что она высокого роста и руки у нее сильные. Разговаривая, они оба стояли лицом к танцорам, которые теперь опять слились в общую цепочку, но такую многочисленную, что двор едва ее вмещал, а немногочисленные зрители вынуждены были прижаться к строениям фермы. Любопытно, что Корантен почти перестал слышать певцов, хотя те нисколько не утихли, а даже стали сильнее наподдавать на высоких нотах. Танцоры сделались бы для него всего лишь жестикулирующими тенями, если бы, проносясь мимо, они не задевали его и он не видел их залитых потом лиц, на которых необычайно сверкали глаза. Серьезный голос приглушил для него все звуки празднества или, вернее, оттеснил их на задний план, о котором он почти позабыл. А она стояла в двух шагах от него. Он видел ее в профиль и поразился правильности черт ее лица и их твердости, умеренной чем-то трудно определимым, но ему хотелось думать, что за твердостью скрывается нежность и доброта; и до чего тонки ее черты, хотя, когда девушка приближалась к нему в сопровождении Яна Кэрэ, у него создалось впечатление, что она добротно скроена, как раз для того, чтобы обрабатывать землю. Но почему, матрос, нельзя быть одновременно сильным и тонким, твердым и нежным, энергичным и добрым? Можно привести тысячу примеров, когда эти качества сочетаются. Корантен внутренне негодует на свою ослиную башку, как он это делает всегда, когда отмочит какую-нибудь глупость. И у него одно лишь желание: возобновить разговор с… как ее зовут? Элена. А что она сказала? Будто она еще больше, чем он, привыкла, что ее оставляют.

— Но ведь вы — у себя, со своими сородичами! Вы тут всех знаете!

Остолоп. Совсем не это хотел он сказать. Хотел сказать, что такую девушку, как она, невозможно оставить. До такой степени приятно быть в ее компании: он не знает точно почему, но пусть даже начнется кругом по» жар, ему и в голову не придет бежать от нее. Вот что он должен бы сказать, если бы сумел найти слова и смелость дать им возможность излиться.

Элена повернулась к нему, приблизилась, задумчиво взглянула. Ей, по-видимому, тоже трудно найти подходящие слова. У нее, наверное, серые глаза, но ночью, при свете раскачивающегося шагах в двадцати от них аварийного фонаря, одного из тех, что развешаны на столбах сараев, трудно с уверенностью сказать, какого они цвета. Но, что там ни говори, возможность видеть ее столь близко производит на него такое сильное впечатление, что ему даже неловко испытывать подобное счастье. Он находит ее более чем прекрасной, а не просто красивой: какой высокий и гладкий у нее лоб, да и щеки как раз на том месте, где надо — у девушек Логана скулы куда выше, — а нос у нее как бы уравновешивает все остальные черты лица, включая серьезный рот, который в точности соответствует ее голосу. Он назвал бы эту Элену Гармонией, если бы ему было известно такое слово. Несомненно, так окрестил бы ее Пьер Гоазкоз, если бы когда-нибудь увидел. Она говорит медленно, тщательно выбирая слова, стараясь объяснить ему, какова она есть.