Золотая струна для улитки - [9]

— Слушай, Мась, — Марат наблюдает за Марийкой. Левая нога на полупальцах, правая вытянута в струнку на станке. В черном трико девушка кажется еще тоньше, чем есть на самом деле. — Надо что-то решать…

Марийка поворачивается. Теперь она уже стоит на ковре всей левой ступней, а правая нога стрелой вытянута вверх. Девушка отрывает лоб от колена, стреляет в Марата вопросительным взглядом, но продолжает совершенствовать растяжку.

— Давай, Плисецкая, садись. Твое время вышло. Ты уже пятнадцать лишних минут скачешь.

— Ладно, — неохотно останавливается балерина. Устраивается рядом с Маратом на подоконнике. — Какие есть варианты?

— Ну, первый ты знаешь. Остаюсь пока здесь. Могу пойти в аспирантуру, могу преподавать, по вечерам поигрывать где-нибудь. И женимся сразу, конечно, как только ты скажешь.

— Угу, — мечтательно тянет Марийка.

— Ты не будешь слушать второй?

— Ну, давай, говори.

— А второй — сразу же идти дирижировать, пока меня заметили. У меня после экзаменов приглашения от двух оркестров вторым дирижером, — Марат не может скрыть своих предпочтений.

— Гастроли, поездки, поклонницы… — надувает губки девушка.

— Мась, гастроли, поездки, весь мир. Весь мир к твоим ногам, слышишь? Хочешь, давай поженимся, поедем со мной, доучишься заочно.

Марийка мотает головой, на ресницах блестят слезинки.

— Кто мне заочно партии показывать будет? Твои оркестранты?

Марат обнимает девушку, прижимает к себе:

— Давай поженимся, и ты останешься доучиваться. Будем ездить друг к другу — и все дела.

Марийка думает, морщит лобик. Она похожа на маленького пингвинчика, который никак не может принять решения, прыгать ли за рыбой в ледяную воду или подождать, пока мама принесет улов. Наконец девушка вновь отрицательно качает головой. Каждой частичкой лица она выражает обиду: крохотные мочки ушей, пуговка носика, ниточки бровей.

— Почему? — не понимает Марат.

— Родители не поймут, — шмыгает она носом. — Скажут, жена должна следовать за мужем, а я учиться хочу.

— Ну, что за глупости! — сердится Марат. — Каменный век какой-то.

— Почему каменный век? — кидается в атаку Марийка. — Разве люди не должны жить вместе?

— Не должны.

— Как не должны? — Она растеряна. Еще не научилась чувствовать Марата с полувзгляда, понимать с полуслова.

— Не должны, Мась. Ни друг другу ничего не должны, ни тем более обществу. Двое могут жить так, как хотят, если никому не причиняют вреда. Это прекрасно, если есть возможность быть все время вместе. Ну, а если нет? Я не буду решать за двоих. Хочешь, чтобы я остался, останусь.

— Я должна решать? — вспыхивает Марийка. — Я хочу, чтобы ты остался. Но уезжай! Я не собираюсь ломать твое будущее.

— Да почему ломать? Это просто временный выбор.

— Это выбор на всю жизнь, Марат. Если ты останешься, а через два года, когда я закончу учиться, ты не найдешь себе места в оркестре, то проклянешь и меня, и себя, и всю нашу лав стори. Думаешь, я маленькая совсем, не понимаю?

— Ничего я не прокляну!

— Значит, я сама прокляну! Если бы ты хотел остаться, ни о каком выборе не было бы и речи.

Марийка права. Марат хочет работать в оркестре, в хорошем оркестре, в знаменитом. В таком, чтобы нарасхват по всему миру. Чтобы у Марийки, у его Марийки, все было: и успех, и роли, и слава, и счастье. Он думает, что счастье где-то там. Он ошибается. Счастье пока еще здесь. Он уедет, счастье улетит.

Марат уедет. Он же не знает, что счастье крылатое.

10

— Ваше счастье, что успели переделать. Не идеально, конечно, но что взять с идиотов! Куда только муж смотрел, когда вас на работу брал! — Хозяйка дома осматривает свежеокрашенную комнату, театрально прикрыв напудренный носик кружевным платочком. — Развели грязь, не продохнуть. Что за вонища!

— Так это… Людмила Сергеевна… краска же… — лебезит прораб.

Людмила Сергеевна двадцати лет от роду пересекает комнату на высоченных шпильках. Марату кажется, что на него летит длинный, тонкий фонарный столб. Но столб замирает возле окна и резко распахивает ставни.

— А окно открыть вам, естественно, в голову не приходит? — грубо и презрительно бросает хозяйка.

— Мы… Да… Не подумали как-то… Уж простите… Не серчайте, голубушка. Пойдемте другие помещения посмотрим. В ванной плиточку положили. Очень славненько получилось. — Прораб неловко пританцовывает перед молоденькой стервой, продолжая заискивать.

Марат с грохотом закрывает окно.

— Что? Что вы себе позволяете?

— Исправляю вашу глупость. Здесь бордюр обойный, и в барельефах огромные тканевые куски. Окно распахнем, все отклеится.

— Вы, кажется, сказали, что я глупа! — багровеет девица.

— Я сказал, что вы поступили глупо.

— Не вижу разницы!

— Что ж, тогда, наверное, вы действительно глупая.

— Что?! — визжит Людмила Сергеевна, а прораб хватается за сердце. Но Марат уже не может остановиться.

— Конечно. Как я сразу не догадался! У вас же все приметы глупца и невежды: сердитесь без причины, говорите без нужды, вмешиваетесь в то, что вовсе вас не касается. — Марат никогда не разделял мнения Гоголя, который утверждал, что «глупость составляет особенную прелесть хорошенькой женщины».

— Ну, вот что: либо вы все убираетесь отсюда и я найду другую бригаду, либо пусть убирается он. — Острый красный длинный кошачий ноготок намерен уничтожить отвратительного маляра, но Марату уже все нипочем.